От автора

Перечитал спустя много лет дневник своей одиночной экспедиции в пещере Водной (К-4), и показалась мне вся эта история достаточно интересной. И родилась мысль ознакомить своих друзей и товарищей по "Лабиринту" с подробностями тех давних уже событий.

Когда вы, дорогой читатель, прочтете последнюю страницу этой истории, то вряд ли в вашем сознании сложится образ Героя - человека, понесшего большие жертвы во имя блага других людей. Это трудно сделать, читая про сентиментальные слезы и "психическое расстройство", про суеверные детские страхи и кошмарные сны. Жалею только, что дневник не передает во всей полноте красок моих не вполне обычных - с точки зрения повседневной жизни - переживаний и выражаю надежду, что мои немногочисленные читатели получат некоторое удовольствие хотя бы от того, что описываемые события происходили в таком им всем знакомом интерьере и среди участников есть немало знакомых имен.

Рождение идеи

Всем, наверное, знакома книга известного французского спелеолога Мишеля Сифра "В безднах Земли", изданная у нас в 1982 году. О Мишеле Сифре я услышал уже в первые дни своего увлечения спелеологией, в 1975 году. Сначала из уст Малкова Виктора Николаевича, с которым судьба свела меня в одной комнате общежития, а после из небольшой публикации в одной из центральных газет, где кратко излагалась суть и обстоятельства эксперимента "вне времени" в американской пещере Миднайт. Помнится, тогда эта информация вызвала у меня сложное чувство, куда входили и восторг перед сложностью и многообразием подземного мира, и преклонение перед дерзостью и мужеством его исследователей. Но никакого желания "примерить на себя" подобный эксперимент у меня тогда не возникло. Спелеолог-одиночка, забравшийся глубоко под землю ради науки, был тогда для меня просто одним из чудес только-только открываемого мной мира пещер - чарующей экзотикой геликтитов и пизолитов, романтикой пропастей и камнепадов, сладким звоном капели и металлического снаряжения. Спелеологи, все до единого, казались мне тогда людьми особенными и исключительными, способными на дела похлеще одиночного сидения во мраке. И я очень надеялся стать одним из них, но "самоуверенности" в себе не чувствовал. Мое тогдашнее благоговейное отношение к спелеологии выразилось в строчках:

Служба в армии, закалившая мой дух и проверившая интерес к пещерам, где я тосковал по Сотке, Кулогорам, пещерам Конституционной и К-5, благополучно закончилась в ноябре 1977 года, и я стал одним из работников Карстового отряда, входившего в состав Юрасской геологоразведочной экспедиции. Таким образом, спелеология из мечты стала вдруг главным моим занятием, дающим не только моральное, но и материальное удовлетворение. Я был счастлив, будущее казалось прекрасным и удивительным.

Уже в январе-феврале 1978 года мне посчастливилось быть участником первой "глубинной" экспедиции в пещеру К-5. Именно в эту пещеру в 1975 году был мой первый "настоящий" спелеовыход. Это место моего спелеокрещения, первая большая пещерная любовь.

Тогда меня взяли в состав экспедиции ленинградские "политехи". Нас было четверо: Ваня Вяххи - руководитель, Лена Душина, Таня Тарасова и я - участники. Не буду описывать ту экспедицию подробно, а коснусь только некоторых моментов.

В К-5 мы работали из подземного лагеря, оборудованного в одном из небольших залов пещеры. Тогда я и обратил внимание, что капель, неустанно барабанившая по палатке и вокруг нее, не имеет постоянных временных интервалов между каплями. Не помню, чтобы мы делали тогда какие-либо замеры с часами в руках. Просто, когда живешь в подземном лагере, то через несколько дней уже знаешь некоторые капельные источники в "лицо". К концу экспедиции мы пришли к выводу, что периоды некоторых источников заметно изменяются день ото дня. И появилась мысль специально понаблюдать в подземке за капелью в течение хотя бы нескольких дней.

В 1978-79 годах Карстовый отряд работал в разных пещерных районах Пинежья. Но у меня лично был особенный интерес к Кулогорским пещерам. Работали в них тогда много, но все же бессистемно - большей частью тогда, когда не хватало спелеологических сил для работы в других пещерных районах.

Среди прочих дел мы занимались изучением периодических паводковых потоков в Кулогорских пещерах, напичкав их "датчиками направлений", по-простому именуемых "мышеловками". Надо сказать, что результаты тех исследований оказались весьма ценными.

Во мне все эти эксперименты разожгли исследовательский пыл. Хотелось разобраться в ярусах и мезоскульптурах, попытаться раскрутить непростую историю развития Кулогорских пещер.

Экспедиции 1979 года отличались одной особенностью - присутствием медиков-экспериментаторов в лице студентов 1-го Московского медицинского института. Возглавлял эту немногочисленную группу Александр Мишин, его постоянным напарником был Александр Юнин, третий член группы периодически менялся. Занимались они наблюдениями за состоянием здоровья спелеологов в различных условиях, делали даже анализы мочи и крови. Несмотря на некоторые неудобства, причиняемые нам медиками, большинству "подопытных кроликов" все это было довольно интересно. А, главное, эти регулярные "процедуры" убедили многих из нас в необходимости ежедневного медицинского контроля в экспедициях.

Позднее, когда идея одиночного эксперимента окончательно созрела, Мишин дал мне рекомендации по медицинской части программы. В дальнейшем они мне очень пригодились.

Окончательно идея одиночной экспедиции созрела осенью 1979г. после прочтения мной книги Сифра "Один в глубинах Земли". Пока дочитал книгу, пришло решение испытать самому "одиночное заключение". Помню, читая книгу, очень веселился по поводу излишней, на мой взгляд, эмоциональности и впечатлительности Сифра, лишившегося чувств при выходе на поверхность. Вслух смеялся над "слабонервными французами" и был убежден, что со мной ничего подобного случиться не может. Теперь-то я знаю, что в психологии это называется "неадекватной самооценкой".

Моего большого желания и самоуверенности было недостаточно для того, чтобы эта необычная подземка состоялась, Для безопасного сидения в пещере одного человека нужна группа обеспечения, способная гарантировать безопасность мероприятия. Кто-то должен постоянно помнить о "несчастном", систематически выходить с ним на связь, обеспечивать необходимыми продуктами и материалами. Результатом жарких разговоров о законности и необходимости эксперимента была договоренность о проведении его параллельно с основной экспедицией Карстового отряда и архангельской спелеосекции.

Подготовка эксперимента

Успех любой экспедиции определяется на этапе ее подготовки. Я подошел к этому вопросу серьезно и начал подготовку со свадьбы. Это важное для меня событие свершилось 5 января 1980 года. Моя молодая жена Люда горячо напирала на необходимость соблюдения всех мер безопасности в назревающей "спелеоавантюре". Мужчин еще больше тянет на подвиги, когда есть кому переживать за них, пока они проявляют свои мужские качества вдали от дома, и есть кому смотреть на них с восторгом после триумфального возвращения в уют семейного гнезда.

В подготовке экспедиции мне помогали, чем только могли - обеспечили одноместной палаткой, надувным матрацем, примусами, канистрами для горючего и еще множеством других нужных для жизни под землей вещей. У меня был свой "фирменный" перкалевый изолирующий коврик, набитый пенопластовой крошкой. В ту пору он был единственным в секции, и мне представилась возможность первому испытать его исключительные изолирующие свойства. Кроме того, мой брат Витя снабдил меня одноместным набивным спальным мешком, изготовленным по той же технологии. В той части пещеры Водная зимой устанавливаются отрицательные температуры. В иной год озеро покрывается прочным льдом, а по берегам растут симпатичные ледяные сталагмиты-лимончики. Кроме "шмеля" для обогрева палатки предполагалось использовать жировые коптилки самой примитивной конструкции. С помощью таких коптилок народы Севера не одно тысячелетие отапливали свои "спальные помещения". Забегая вперед, скажу, что две коптилки, поставленные по углам палатки, поднимали температуру в ней на 2-3 градуса. Имелся также туристский фонарь - широко известная конструкция из жестяной банки из-под кофе, под которой на металлических цепочках подвешивается крышка-подсвечник, плоский электрический фонарик и стандартный налобный светильник с боксом на три батарейки, блок сухозаряженных аккумуляторов. Одежда у меня была вполне обычная: три комплекта "шерсти", гидрокостюм, два комбинезона, сапоги, верхоньки и т. д. Особенным был лишь суперкомбез, сделанный мной на базе высотного костюма из гардероба летчика-истребителя (небольшой сувенир из армии). Я спорол с него все шланги и получился очень удобный комбинезон с эффектными молниями на всех мыслимых местах. Надевался он поверх шерсти под гидрокостюм для впитывания конденсата.

Главным вопросом, загнавшим меня под землю, была странная нестабильность режима некоторых капельных источников. Программа этого направления исследований включала три пункта:

а) измерение температуры воздуха у капельных источников на протяжении всего периода наблюдений;

б) наблюдения за изменениями интенсивности капежа разных источников;

в) определение суточного дебита разных источников.

Предполагался сбор воды из капельных источников для передачи в лабораторию на химический анализ.

Вторым разделом были микроклиматические наблюдения. Также хотелось понаблюдать за ростом ледяных образований. Еще одним направлением моих интересов были морфологические и гидрологические наблюдения. Я намеревался осмотреть все уголки пещеры с целью выделения доминирующего пещерообразующего процесса - коррозии или эрозии - на том или ином участке. В итоге хотел получить карту, на которой выделились бы зоны преобладающего застойного или проточного водного режима. Было также интересно узнать, что лежит под ногами, для чего предусматривалось вскрытие разреза пещерных отложений в разных частях пещеры. По гранулометрическому составу различных слоев можно проследить динамику водного режима полости.

В порядке медицинского самоконтроля я должен был дважды в сутки измерять температуру тела, частоту дыхания и пульса. Давление, увы, было просто нечем измерять.

Когда все необходимое было приготовлено, все планы согласованы, а билет в Пинегу лежал в кармане, я - признаюсь сейчас - вдруг осознал, что еду не на курорт и, что меня, возможно, ждут немалые трудности. Проще говоря, стало немного страшно. Но совсем чуть-чуть!

В Пинегу вместе со мной полетела Ольга Минина, чтобы помочь в подготовке груза и его заброске в пещеру. Пинега встретила нас тридцатиградусным морозом, великолепной тишиной и холодом выстуженной базы Карстового отряда.

За три последующих дня мы немного обжили базу, приготовили ее к приезду участников основной экспедиции. Ночью мороз достигал сорока градусов. По базе ходили не раздеваясь, в шапках и валенках. Чуть влажные руки мгновенно примерзали к железу дверных ручек. Почти Клондайк!

Согласно намеченному плану, 25 января все было готово к заброске. В последний вечер я, Оля и брат Витя посидели за столом, поговорили, попели наши песни, обсудили детали заброски. Напоследок решили прогреть косточки на жарко натопленной печи. Когда еще представится такая возможность!

Далее привожу мои дневниковые записи, сделанные под землей. Текст был подвержен легкой правке, но сохранил первичную наивность и искренность, а также легкий налет пижонства, в те годы мне вполне присущего.

Гипсовые скалы над входом в пещеру Водная (Кулогорская-4). Зима 1980 года.

26 января. ДЕНЬ ЗАБРОСКИ

После кошмарной ночи на раскаленной печке вставать было очень трудно. Головы у всех разламывались от недосыпу и жары. Утренние процедуры, а также завтрак из картошки с тушенкой немного взбодрили нас. После завтрака сразу же начали сборы под землю. Сложили оставшееся снаряжение в мешки. Получилось еще два с половиной транспортника. Всего получилось десять с половиной мешков общим весом около центнера.

Снарядившись, я, брат Виктор и Оля Минина стали на лыжи и пустились в путь к пещере Водной, обычно именуемой нами просто "К-4".

Было на удивление тепло после вчерашнего 40-градусного мороза. Все небо заволокло одним сплошным облаком, а солнце прожигало его своими лучами насквозь и висело в этом небесном тумане большим огненным шаром. Все в природе было спокойно и неподвижно. И я действительно почувствовал прощание со всем этим красивым миром. Уже стоя перед спуском в пещеру, еще раз взглянул на солнце и легонько кивнул ему.

В привходовом гроте пещеры мы быстро распотрошили рюкзаки, надели каски и светильники. Пригибаясь, потащили транспортники к большому гипсовому блоку, у которого планировалось установить "наружный" телефон. Передохнув там и обсудив организацию телефонной связи, пошли дальше.

Всю дистанцию - около 300 метров - прошли неожиданно быстро, за 70 минут. Транспортники сложили у северо-западной стены единственного достаточно просторного для подземного лагеря зала пещеры. Зал этот невысокий, средняя высота не превышает двух метров, но достаточно просторный, чтобы в нем разместить одну-две палатки и организовать кухню, склад продуктов и снаряжения, растянуть веревки для "сушки" гидр и комбезов. Половину зала занимают два озера, разделенных глинистым перешейком.

Немного отдохнув, Оля с Виктором потянули к выходу телефонный провод, а я занялся распаковкой и разбором снаряжения. Вскоре приглушенный грохот от движения моих товарищей затих, и я остался один в темноте зала.

Мешки опорожнялись один за другим. Постепенно все снаряжение было разложено по нишам и полочкам. Сделав все, что можно было сделать в одиночку, бросил на сырой песок верхоньки, сел на них, задул свечу и в полной темноте стал ждать заветного треньканья аппарата или прихода самих "связистов". Последние не замедлили явиться через два часа после ухода, голодные и возмущенные полным отсутствием связи. Они приволокли оставленный на входе "деликатный" транспортник, набитый кино-фотоаппаратурой и галетами.

Прибывшие сели на глиняный откос и категорически заявили, что натощак больше ничего делать не намерены. Пришлось спешно творить перекус с горячим чаем и халвой.

После того как совместными усилиями растянули палатку, в зале сразу стало как-то уютнее. Попрощавшись без слез, снова разошлись по своим делам: ребята потянули к выходу второй провод, не надеясь на заземление, а я занялся дальнейшим благоустройством лагеря.

Топографический план пещеры Водная (Кулогорская-4) с обозначенными на ней местами расположения входа, ПБЛ и "наружного" телефона (и "почтового ящика" (Блок).

Ожидаемого звонка с поверхности все не было, на мои громкие взывания телефон отвечал лишь слабеньким бесцветным шипением. Сам аппарат, вроде бы, в порядке, трубка "продувается", звонок работает. Вышло контрольной время связи, а телефон безмолвствовал. Значит завтра утором, как условились, мне нужно будет отнести записку с информацией о моем самочувствии к "наружному" телефону. Таково было одно из требований техники безопасности.

Навел в лагере относительный порядок и занялся выполнением научной части программы. У ближайшего к палатке "южного" озера установил высокий штатив с развешанными на нем термометрами. Это сооружение на моем научном жаргоне называется "термометрическим столбом". Выбрал наиболее удобные для наблюдения капельные источники и поставил под каждым по посудине для сбора воды. При этом выяснилось, что узкогорлые полиэтиленовые бутылки очень трудно установить точно под "струю".

Пришло время ужина. Сделал первую попытку сварить себе какао на сухом молоке. Как и следовало ожидать, получился почти несъедобный "коктейль" с молочными хлопьями. Кружку бурды осилил с большим трудом, остальное пришлось вылить за палатку - в мусорную яму. Червячка все-таки заморил.

После неудачного ужина залез в палатку. Распределил вещи по всей полезной площади так, чтобы осталось место еще и для меня. Наладил освещение и сел писать дневник. Пишется легко. Набивной матрасик, положенный поверх надувного, греет снизу как печка. Тепло! .. Правда, лежу я в тройной шерсти.

Температура в моем "оазисе" отнюдь не тропическая, - температурный столб у озера, в пяти метрах от палатки, выглядит так:

Глина у озера уже начала прорастать ледяными иглами. Зима все глубже забирается в пещеру. У палатки температура чуть выше нуля, поэтому глина здесь мягкая. А все потому, что холодный воздух с поверхности проходит потоком в стороне от моего бивака. Он пересекает оба озера в "моем" зале и уходит дальше в глубь массива, в северо-восточную часть пещеры.

Электро-механический будильник "Слава" после транспортировки не тикает, как ему положено, а только жалобно попискивает и поскрипывает. Однако через некоторое время он полностью восстановил свои тикальные способности. Стрелки показывают 23-30. Пора спать. Раздеваюсь и залезаю во вкладыш, затем в громко шуршащий спальный мешок. Снизу греют два матрасика. Пока тепло.

Перед сном, пока сидел писал дневник, сломал спиной заднюю стойку палатки. Один край палатки понизился, скаты крыши обвисли. Шнур, натянутый внутри палатки под самым коньком для подвешивания фонаря, часов и прочих мелких вещей, сильно провис, и его пришлось временно снять. Светильник со свечой стоит теперь на полу и мешает движениям. Завтра сделаю ремонт стойки. Да, жизненного пространства в палатке не очень много! Палаточку, наверное, лучше бы двухместную...

Одиночество пока не давит на психику. Иногда только вдруг напряженно прислушиваюсь к неясным звукам и шорохам. Посуда под капельными источниками выдает такие аккорды, что не соскучишься. Пока все нормально.

Ставлю будильник на 7-00. Отбой! Спокойной ночи, Коля!

27 января. ДЕНЬ ВТОРОЙ

Всю ночь просыпался от холода. Крючки, соединяющие края спальника, постоянно расстегивались. Приходилось в темноте на ощупь сцеплять крючки. И даже сам "очень жаркий" набивной пенополистироловый спальник в эту ночь грел почему-то плохо. В середине ночи догадался выдернуть из-под себя набивной матрасик и накрыться им поверх спальника. Стало теплее сверху, но потянуло холодом снизу.

Дело все, видимо, в том, что спать я лег почти натощак. Моей внутренней "печке" просто нечем отапливаться. Вот и крутился всю долгую ночь.

Снились мне в эту первую подземную ночь какие-то сны, весьма похожие на реальность. Например, лежу и слышу, как трещит костер у палатки, дежурный возле него хлопочет, но догадываюсь, что это сон, потому что в пещерах костров не бывает.

Проснулся по звонку будильника. Холодно! Даже зубы стучат. Одеваюсь и медленно вылезаю из спальника. В палатке - жуткая холодина! Руки-ноги сразу же окоченели. Колотун не проходит еще долго - калории на нуле.

Вскипятил на примусе чай на карстовой воде и выпил кружку этого маловкусного напитка.

Накропал на листочке сообщение о своем добром здравии и благополучии, а также некоторые соображения о возможных причинах молчания телефона, оделся и пошел к Блоку. На подходе "кукнул" на всякий случай. Никого нет. Осмотрел телефон. Все кажется в норме.

Положил записку вместе с карандашом на телефон и поспешил "домой".

С минуту на минуту должны прийти связисты.

Придя в лагерь, немного прибрался и за пару минут до назначенного срока приложил трубку к уху, стал ждать. Сначала в трубке что-то пошукало, потом пощелкало, потом зазвенел звонок вызова. Но больше ничего не прозвучало. Я громко кричал в трубку и крутил с разной скоростью ручку целых полчаса, пока, наконец, не прошел слабенький звук голоса моего брата Виктора. С большим трудом мне удалось понять, что нужно проверить питание моего аппарата. Проверил, и оказалось, что и на этот раз моя вечная рассеянность подложила мне свинью, - и я перепутал полярность подключения питания! Устранил ошибку, связь сразу же стала совсем хорошей. Договорились о вечерней связи и расстались довольные.

Наличие связи сразу же подняло настроение. В едином созидательном порыве отремонтировал стойку палатки, точнее, просто заменил ее на палку, подобранную на обратном пути от входа, воткнул у края озера мерную реечку, прокопал траншею через глинистый гребень, затрудняющий проход от палатки к озеру, а из полученного таким образом песчано-глинистого материала насыпал пешеходные дорожки: одну к озеру, а другую - к "месту не столь отдаленному". Затем сварил кастрюльку борща, поел, запил все чаем с халвой и занялся подготовкой спального мешка к выполнению "боевой задачи" Из спального мешка-одеяла сделал обычную "куколку", сцепив для этого крючки намертво плоскогубцами и прихватив нитками. Теперь можно надеяться на сон в тепле.

На вечерний сеанс связи пришел Николаев Юрий Иванович. Звонок застал меня в палатке. Пока я расстегивал палатку и попадал ногами в калоши, "Земля" давала уже повторный вызов. Поговорили с начальником о самочувствии, о последних новостях на базе. Меня порадовала хорошая весть о прорыве наших теток через ледяную пробку в пещеру К-2. Молодцы тетки! Наша школа! В конце связи договорились, чтобы завтра утром к “верхнему” телефону принесли аккумуляторы для киносъемки и для индивидуального светильника.

"До связи, "Земля"! - "До связи, "Недра!"

После связи прошелся с мерной посудиной по капельным источникам. Суточный дебит у всех источников получился очень разный. Интенсивность капежа, кстати, тоже. У одних источников интервал между каплями не меньше минуты, у других - всего две-три секунды. Параллельно с этим провожу "грубую площадную термометрическую съемку" окрестностей лагеря. У озера уже установилась отрицательная температура.

Закончив наблюдения, вернулся в палатку. Чувствую, что простуда прокладывает рельсы в мой организм: горло побаливает, во рту сохнет. Принял таблетку аспирина, разжевал таблетку стрептоцида.

Заметил, что временами впадаю в какое-то оцепенение. Лежу, смотрю в одну точку и размышляю о чем-либо. Отрываться от этого занятия, чтобы идти что-нибудь делать, не хочется. Может, это следствие простуды? К звукам прислушиваюсь по-прежнему. Чувствую, что нервы несильно, но постоянно напряжены. После сеанса связи это напряжение ощутимо понизилось. Это уже интересно!

В намеченный срок пошел делать вечерние наблюдения за капелью и с большим огорчением обнаружил, что мои наручные электронные часы остановились. Секундомера теперь нет, а, значит, нет и возможности измерять интенсивность капежа. В расстроенных чувствах забрался в палатку и начал готовить молоко для больного горла. Пока возился с примусом, ногой нечаянно придвинул шерстяную шапочку к пламени жировой коптилки. Громкий треск горящей шерсти привлек мое внимание, и я успел выхватить добычу у жадного пламени. Ну вот! Ко всему прочему, еще и имущество попортил! Хорошо, хоть вовремя схватился, а то бы мне еще пожара не хватало. А шапочка оказалась вовсе и не шерстяной - смрад от нее получился очень даже синтетический!

Настроение упало куда-то совсем вниз. Но молоко пошло с большим удовольствием, несмотря на горечь примесей в карстовой воде. При работающем примусе в палатке устанавливается мягкий тропический климат, весьма приятный и полезный для организма.

Залезаю в спальник и устраиваюсь поудобнее. Выставил на будильнике время подъема и измерил температуру тела - нормальная. Отбой - 0-30.

28 января. ДЕНЬ ТРЕТИЙ. В Ж И В А Н И Е

Спал вполне нормально. Только под утро молоко, выпитое на ночь, стало все настойчивее напоминать о себе, я стал просыпаться и мелко дрожать, проклиная несовершенное устройство мочевого пузыря. Решил дотерпеть до звонка будильника. И звонок, наконец, прозвенел, но это был звонок телефона! Еще один "финт" моего склероза, - забыл перед сном нажать клавишу электробудильника. Вызов звенит все настойчивее. Я лихорадочно натягиваю на себя хоть что-то из одежды, расстегиваю палатку, впрыгиваю в калоши и, хромая на обе ноги, несусь к телефону. Проницательный ум пришедшей на связь Маши Гурьевой сразу же определяет причину моей задержки: "Что-то ты долго спишь!"

Я бессовестно вру, что уже давным-давно в поте лица "зарабатываю на хлеб". Маша, кажется, поверила! Обещанные аккумуляторы доставлены, можно их забирать. В свою очередь сообщаю, в каком районе сегодня буду работать. Выпросил у Маши часы с секундной стрелкой. "До связи!"

На душе досада по случаю просыпа. Влезаю обратно в палатку. Бодрящая окружающая среда способствует зарождению соблазна вернуться в теплое чрево спального мешка. Усыпляю совесть идеей проверить, будет ли теплее, если спать не совсем раздетым, а в одной шерсти. Осуществляю задуманное - стало немного теплее... Проспал до десяти часов, показалось мало. Перевел стрелку будильника еще на час вперед. Проснулся от громкого звука упавшего в воду камня. Как говориться, на этот раз мимо! Видимо, совесть в тот день куда-то вышла по своим делам, и я решил спать "до упора".

Но все в жизни имеет конец. В 13-45 развел примус и приготовил немного ракушек с тушенкой. С аппетитом съел все и запил компотом "Глобус" прямо через дырочку в банке. С чаем возиться не хотелось, с противным...

С утра собирался делать морфогенетические наблюдения, но после "лежания великого" все планы приказали долго жить. Несмотря на слабость от перележания оделся и отправился к дальнему телефону за Машиными часами. Ползти было тяжело. Надо меньше спать!

У телефона меня ждала целая куча вещей: аккумуляторы, соляная кислота в пузырьке, мешочек с манкой, два каких-то пакетика и элегантные женские часы в позолоченном корпусе. Взял часть и поспешил в лагерь - проводить очередные наблюдения за капелью.

Глыбы, упавшей в воду и разбудившей меня днем, нигде обнаружить не удалось. Все камни под водой, какие видно, лежат там давно - "припорошены" глиной.

Решил ударить по не проходящей слабости хорошим перекусом. Заодно испытаю парафиновую "кухню", приобретенную накануне экспедиции. Разгорелась она быстро, но работает она не лучшим образом. Думаю, копоти от нее хватит, чтобы перекрасить всю пещеру в черный цвет. Кроме того, парафин в поддоне бурно кипит и изливается на землю. Агрегат требует серьезной модернизации. Впредь буду разводить его только для кипячения чая на перекусах.

Перекусил, и настроение сразу улучшилось, - даже спел пару песен. Акустика в моем зале приличная, поется хорошо. Особенно часто душа просит спеть "Враги сожгли родную хату..." А мысли вращаются вокруг немалых проблем нашей молодой советской семьи. Да... эта пещера вряд ли подойдет нам для жилья...

Повздыхал еще немного и сходил за оставшимся грузом. Попутно смотрел морфологию отдельных участков. Местами очень интересные вещи наблюдаются. Завтра непременно займусь этой частью пещеры. Хватит сачковать!

В лагере проверил принесенный киноосветитель. Вот это свет! В буквальном смысле "раздвигает горизонты" - пещера вся преображается, стены как будто отдаляются и становятся белоснежными. Вода - хрусталь, каждый камень на дне виден с подробностями. Все краски ярче, и их гораздо больше, чем мы обычно видим в тусклом свете наших налобников. При таком освещении мой зал может успешно конкурировать даже с Новым Афоном!

Питание для киносвета работает отлично. Проверил работу аккумуляторов, подключив их к шнуру налобного фонаря. Свет приличный, но и вполне обычный - с киноосвещением не сравнить.

Мои занятия с электрооборудованием прервал телефонный звонок. К моему великому удивлению, на другом конце провода был Валера Лускань! Еще несколько дней назад в городе он очень сокрушался, что не сможет вырваться в экспедицию. Но, видимо, не вынесла душа...

Поговорили с Валерой, а потом трубку взяла Алла Инбер - врач экспедиции. Доложил ей обстановку по части охраны здоровья во вверенной мне пещере, взамен получил несколько полезных советов и массу наилучших пожеланий. После связи настроение поднялось на должную высоту.

В 21-00 собрал данные по дебиту капельных источников. Во всех сосудах воды оказалось меньше, чем вчера. Мм-д-а... Любопытно...

Сел писать дневник. Ох и длинное же это дело! Отнимает не менее трех часов в сутки. Писать кратко - рука не поднимается, сам же потом жалеть буду. Нет, уж лучше собраться с силами и писать, писать... Как Ленин в Разливе.

Ужин решил устроить как в буфете - сухой и холодный. Поел немного сала, проглотил шоколад и запил все венгерским компотом.

После "вечернего режима" (так я называю наблюдения за капелью) залез в палатку "насовсем". Умылся перед сном. Зубы хочу попробовать чистить жевательной резинкой, - в озере вода уж больно холодная! От некоторых притопленных камней по воде начинают расходиться в разные стороны ледяные иглы зарождающихся заберегов. Скоро буду воду из проруби черпать!

Кажется, появились некоторые изменения в психике. Выражается это во все возрастающей нервной напряженности. Покидая палатку, всякий раз обязательно осматриваюсь, хотя знаю прекрасно, что никого кроме меня самого здесь нет. При работе вне палатки стал часто и без нужды оглядываться, и вообще, как-то не очень хочется находиться в полной темноте. Пока эти новшества моей психики полностью мне подконтрольны и видны, пожалуй, только изнутри. Впрочем, со стороны смотреть некому... В палатке чувствую себя вполне спокойно. После вечернего медконтроля - отбой 1-30.

29 января. ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ. З И М А И Д Е Т

Спал мало, всего шесть часов, но выспался. Лежа снял обычные медицинские параметры организма. Палатка немного прогрелась от свечки: +3С. Какие-никакие, а все-таки плюсы! Сделал режим капели и бодренько взялся за приготовление завтрака.

На утреннюю связь пришел Виктор Малков, сообщил, что принес мне почту "от народа". Народ сегодня собирается в К-2. Хорошо людям! Говорит, что после рекогносцировки стало ясно как божий день, что К-2 тоже "дна не имеет". Сообщил ему о своем самочувствии, попросил передать всем привет от меня. "До связи!"

После завтрака прошелся от лагеря к привходовому телефону на предмет морфогенетических наблюдений. Хотел также наметить места закладки шурфов. Что удивительно - отложений почти нет! Есть несколько высыпок щебня, который меня не интересует, а водно-механических отложений почти нет. Какие-то жалкие сантиметры, - копать нечего. Если и дальше так пойдет, то я могу остаться без работы.

Вернулся с выхода как раз к обеденным наблюдениям. Капель капает, время тикает.

После обеда решил писать дневник, а потом заняться фотосъемкой. Но навалилась какое-то странное для меня совсем не характерное состояние, близкое к апатии. Часа два-три ушло на простое лежание с вялым шевелением мозгов и плохим настроением. Да-а, тяжеловато, однако, без друзей-товарищей! Эксперимент уже не кажется мне очень уж интересным, а все намеченные работы - просто идиотскими. Воистину - "человек - существо общественное"...

С таким хилым настроением взялся за фотосьемку. Зарядил цветную пленку и сделал несколько пробных снимков со вспышкой. Сумлеваюсь я, что фотография получится...

На вечерний сеанс связи пришел брат Виктор, принес привет от жены. Мелочь, а приятно! Она собирается съездить на выходные в Ленинград, а я тут один... позабыт, позаброшен... Завтра непременно напишу ей письмо.

Постоял у озера в задумчивости. Зима упорно берет свое - уже по всему берегу бугорки глины, чуть возвышающиеся и потому обдуваемые ветром, покрываются сетью трещин, заполненных льдом. Противоположный край озера уже метра на полтора зарос заберегами в виде огромных - до 15 сантиметров в поперечнике - снежинок. Это совершенство форм - плод свободной кристаллизации на спокойной поверхности. Может быть, скоро моя капель начнет потихонечку растить сталагмиты? Скорее бы! А то все "кап" да "кап"...

Вечерний режим показал интересную особенность пещерной капели: одни источники, капающие в озеро, практически не изменились, а источники под "камином" заметно увеличили свою интенсивность. Наличие таких интересных изменений поднимает энтузиазм наблюдателя и вселяет в него надежду на небесполезность усилий.

На ночь организовал некое подобие отопления: поставил одну жировую коптилку. Надолго, конечно, не хватит, но часа два, пока я засну, должна продержаться. Вообще-то, пока в животе работает "печка", не страшен никакой пещерный климат. Но если калорий нет, то кутайся - не кутайся, все равно не поможет. В сытом состоянии я полтора часа сидел на камне почти не двигаясь (писал дневник), и даже ноги не замерзли. А днем, в период особенно активного сачкования, мои ноги в шерстяных носках и в теплом спальнике были подобны двум ледышкам, торчащим из медленно остывающего тела. "Главное - вовремя подкрепиться!" - золотые слова!

Отбой - 0-20.

30 января. ДЕНЬ ПЯТЫЙ. Р А Б О Т А

Будильник прозвенел в 7-30, но меня хватило только на медконтроль. После измерений и подсчетов решил поспать еще минут сорок, полагая, что за это время режим капели измениться не должен. Проснулся по второму звонку будильника, медленно оделся. Из палатки выбрался только к телефонному звонку. Пришел Юрий Иванович. Обсудили планы на день. Расспросил его о перспективах в К-2. Интересно: огромная галерея (теперь это участок Кулдарьинского канала) заканчивается сифоном! Хотелось бы мне на нее своими глазами взглянуть... Да, выбирая одно, мы неизбежно теряем другое, и как много на нашем пути ошибок! Но в данном случае, если переиграть, я бы все равно сделал тот же выбор, - новые галереи в практической спелеологии были, есть и будут, а здоровье наше с годами тает как парафин. Как говориться, глупости надо успеть совершить в расцвете физических и духовных сил.

После связи собрал данные по капели, залез в палатку и вместо того, чтобы писать письмо жене, завалился спать "еще на часик". Через часик я переставил будильник еще на час и поэтому встал только в 11-00. В принципе, по условиям эксперимента, я имею право делать то, что мне в тот или иной момент хочется. Но ведь и работать когда-то надо, программу выполнять! Иначе потом совесть замучит, что самым примитивным образом провалялся в палатке все двенадцать дней.

Сварил полную кастрюльку макарон с целой банкой свинины, вскипятил чай. Еду готовил на примусе, потому что далекая от совершенства парафиновая кухня отбивает у меня любой аппетит. Я готов сидеть на сухом пайке хоть целую вечность, лишь бы не видеть, как этот "паровоз" коптит первозданную чистоту сводов!

После еды, полный творческих сил, стал писать письмо молодой жене. Пока писал, пришло время наблюдать капельные источники. Отнаблюдал и резво засобирался на работу. На сегодня запланировал морфогенетические наблюдения в северо-восточной части пещеры. В том районе довольно глубокая вода, поэтому надел штаны от нового гидрокостюма. Думаю, смогу пройти без рубашки. В худшем случае, намокнут рукава. Настроение хорошее, хочется активных действий. От вчерашней апатии не осталось и следа.

Работалось нормально, только в первые же минуты промочил рукава, когда обползал огромные высыпки щебня, почти полностью перекрывающие ход. По целому ряду признаков видно, что пещера имеет многоярусное строение, и, похоже, сначала они развивалась независимо, а потом уже произошло их слияние. Интересно, подтвердятся ли эти наметки в северо-западной части пещеры? Досмотрел все, записал и поспешил на вечернюю связь.

На вечернем сеансе попросил Юрия Ивановича прислать на следующий раз к телефону Аллу Инбер, секционного медика, для консультации по части сердца. Начальник дал мне несколько полезных советов, вычитанных в какой-то популярной брошюре. Я успокоил его, сказав, что со мной, в принципе, все в порядке, ничего страшного, и что нет необходимости снимать завтра Аллу с выхода в К-2. Договорились, что медик придет на связь послезавтра.

Разогрел утренние макароны, попил чайку, с ужасом еще раз отметил, как много у меня останется не съеденных продуктов и занялся измерением дебита моих подопечных капельных источников.

Весь вечер писал дневник. Кажется, я уже освоился на своей территории, уже нет нервного напряжения первых дней. Человек привыкает ко всему. Капель иногда создает такие сочетания звуков, что мое услужливое воображение невольно рисует в сознании небольшого зверька, вроде ондатры, который играет не берегу с моей каплесборной посудой, плещется на мелководье, почесывая мокрое брюшко передними лапками. Но зверей здесь нет, и даже вполне в этих условиях возможной рыбы не видно. Лишь только одни рачки-бокоплавки изредка попадают в неяркий круг света от моего налобника и то спешат сразу же "лечь на грунт" и затаиться. Один, совсем один... Днем никак не мог сообразить какое сегодня число - 30 или 31 января?

Почистил зубы щеткой с пастой. Вода в озере очень холодная. Лучше жевать резинку, а то придется из пещеры прямо к стоматологу бежать. К ночи горло заболело сильнее, поэтому пришлось поставить на ночь горчичники на икры ног. Надеюсь, что поможет. Эх, не развалиться бы!

Дневник писал до 23-30, после чего, сделав режимные и медицинские наблюдения, завалился спать. Отбой - 0-10.

31 января. ДЕНЬ ШЕСТОЙ. К Р И З И С

Проснулся сам от мысли, что забыл перед сном поставить на нужное время будильник. Было 6-40, поэтому поставил стрелку на 8-00 и с чувством исполненного долга завалился спать.

С подъема, пребывая в полусне, провел обычный цикл наблюдений, затем оделся и вылез на свет божий. Впрочем, приведенное название с большой натяжкой подходило к встретившему меня холодному и сырому мраку. Занялся капелью.

Связь немного задержалась. Пришел Малков, подробно расспросил о здоровье, о работе, затем передал трубку Алле. Я подробно доложил ей все симптомы моей "сердечной аритмии". После короткого совещания на том конце провода заявили, что завтра ко мне придет Алла, чтобы сделать медосмотр. Я запротестовал, потому, что все мои хвори явно идут на убыль. Они с большим скрипом согласились никого не присылать, если к вечеру все пройдет. На том и порешили.

После разговора я бодренько донаблюдал капель и принялся за завтрак. Кровушка быстрее побежала по жилушкам. Прибрался немного в палатке - подмел пол, подкачал надувной матрасик и засел за дневник.

Воздав некоторую часть дани летописному жанру, занялся повторной термометрической съемкой лагерного зала. Хоть берега озера и обросли льдом, но последние два дня, по-моему, происходит некоторое потепление здешнего климата, примерно на два десятых градуса. Температура воздуха у палатки теперь составляет +0,5 градуса. Прошлой ночью, кстати сказать, совсем не мерз, и утром вставать было легче, чем обычно. Это является признаком адаптации, либо следствием калорийного ужина.

Писал дневник, а после 15-00 сходил к наружному телефону. Особенно не спешил, но по приходу в лагерь почувствовал слабость. Сердце - будто снопы молотило. В висках стучит, явственно ощущается аритмия. Ну, себе думаю, тяжелый случай! В таком плохом самочувствии снял обеденный режим капели.

С обедом решил не возиться - бухнул в кастрюльку две банки "минтая бланшированного в масле", разогрел, съел сколько смог, запил двумя кружками молока.

После обеда решил заняться киносъемкой. Два часа бегал по лагерному залу, включал-выключал свет, заводил-наводил кинокамеру, а отснял всего одну сторону ролика - 7,5 метров пленки. "Профессий много, но прекрасней всех кино..." От кинохлопот настроение улучшилось. Впрочем, ненадолго...

Посмотрел на часы и удивился: уже 20-05, а на связь никто не выходит. Посидел немного у телефона, подождал, потом, на всякий случай, покричал в трубку, покрутил ручку вызова. Но все мои действия были напрасными, - "Земля" безмолвствовала. Начал вспоминать утренний разговор, в надежде вспомнить что-нибудь о переносе или отмене связи. Нет, вроде, не было такого уговора... Наоборот, я должен вечером доложить о своем самочувствии. В 21-00 еще покричал и покрутил, потом еще. Заработала фантазия: я, видимо, где-то провод оборвал, когда утром ходил. Связной пришел, не добился связи и побежал народ на спасы поднимать... Сейчас толпа прибежит спасать, и всем будет очень нехорошо. Выходить навстречу ребятам смысла нет: пока я доберусь до выхода, они уже могут прибежать, а если уж придут, то легче будет им туда-сюда сбегать по пещере, чем мне в моем нынешнем состоянии. Да и связь еще, возможно, заработает. Может, просто закрутились там да и забыли про меня. Вспомнят - придут.

Чтобы отвлечься, взял лопату, начал носить песок и посыпать дорожку от палатки к озеру. Поработал пять минут, чувствую - дела мои совсем плохи: сердце прыгает, как ему хочется, в висках будто молоты бухают, в коленках от слабости дрожь начинается. При этом ни капельки не вспотел от такой явной физической перегрузки. Странноватая реакция организма на "пахоту" на уровне ковыряния в детской песочнице!

Сел на "пенёк", достал часы, считаю пульс - 102 ... Посидел, пытаясь успокоиться. Но пульс ниже 90 ударов не снижается! Сижу, в глазах тоска... Народ придет, и самое время будет проводить спасработы.

Взял лопату, опять начал носить песок. Вдруг показалось, что в телефонном аппарате что-то звякнуло. Буквально рухнул к аппарату, схватил трубку, стал кричать. В ответ - тишина... И тут началось то, что, наверное, называется "приступом отчаяния". Поднялся от телефона, меня шатает, в голове мечутся острые осколки самых нелепых фантазий ... Представилось вдруг с предельной очевидностью, что база Карстового отряда сгорела, и народ не пришел на связь потому, что занят тушением пожара. Вдруг захотелось немедленно ползти к выходу, бежать на базу, но сообразил, что у входа нет никаких теплых вещей, а на поверхности сильный мороз. Тут у меня, как я сейчас понимаю, начались слуховые и зрительные галлюцинации. Пещера наполнилась вдруг какими-то неясными шорохами и звуками... Я начал беспомощно и затравленно озираться. Всякий знакомый предмет, когда я наводил на него свет и взгляд, сперва представлялся мне каким-то неясным туманно-размытым призраком, и только через какое-то время принимал естественные очертания примуса, штатива, банки и так далее. В душе - ужас животный! Короче говоря, кошмар! В полной панике озираюсь по сторонам, прислушиваюсь к каждому рожденному воспаленным сознанием звуку... Потом говорю себе: "Стоп! Что же это с тобой делается такое?! Спокойно!!!" Сознание как бы раздвоилось: одно бредит, другое при этом вполне ясно сознает, что все это "от нервов", что это пройдет. Пить сразу сильно захотелось, тепло стало так, что ноги в сырых сапогах жарко запульсировали.

Взял себя в руки, решил отвлечься бытовыми заботами. Развел примус, бензин не жалею - все равно завтра выходить! Выпил две кружки горячего и очень крепкого чая. Кстати, любопытная деталь, - когда работал примус, я совершенно отчетливо слышал тихое многоголосое пение, а потом еще звук далекой трубы: "Та-та-та-та-тата!" А в тишине мне постоянно слышался какой-то шум, похожий на шум далекого поезда. Я попытался разобраться в этих странных "звуковых эффектах". Пела, судя по всему, крышка кастрюли - очень тонкий инструмент!

Пока пил чай, немного успокоился, но нервное напряжение высоко по-прежнему. Плохо и тревожно.

В начале двенадцатого сделал режимные наблюдения и полез в палатку спать. Состояние организма какое-то странное - лежу поверх постели с голым животом и хоть бы пупырышками покрылся! Очень этому удивился. Медконтроль показал, что все в норме. Это особенно удивительно после того, что со мной было каких-нибудь два часа назад.

Погасил свет. Пока засыпал, подумал: "Странно, откуда во мне эта уверенность, что завтра нужно выходить на поверхность?" Если со связью все в порядке, то и со мной ведь тоже, в принципе, ничего особенного не произошло. Ну, случился первый в жизни нервный срыв. Так ведь не последний же! Я ведь не свихнулся. Ну, в крайнем случае, завтра вызову Аллу для осмотра. Утро вечера мудренее...

1 февраля. ДЕНЬ СЕДЬМОЙ. В Р А Ч А В Ы З Ы В А Л И?

Спал ночью до 4-00, потом ворочался и думал до 6-00. Затем опять спал с частыми пробуждениями. Один раз проснулся от звука упавшего камня. Выспался и самочувствие нормальное.

На утренней связи подтвердил вызов врача. Вчерашнее отсутствие связи объяснилось тем, что Оля Добрынина, собираясь на связь, забыла взять с собой батарею питания для телефона, которую связные носят с собой всякий раз, опасаясь ее разморожения. Эх, знала бы Оля, чего мне вчера ее забывчивость стоила!

После связи занялся завтраком, рассчитывая на "медперсонал".

Пока варился борщ, я попытался восстановить в памяти и отразить на бумаге события вчерашнего вечера. Вчера я, понятно, был просто не в состоянии что-либо записать. Кое-что записал, хотя помнится все очень смутно. Покажу дневник Алле, интересно, что она скажет?

Только хотел залезть в палатку, слышу - шум, кто-то идет. "Кукнул" для проверки - вдруг галлюцинация! - отзыв тот же. Значит Алла, значит, медицина не дремлет! Вылез ей навстречу. Очень приятно было видеть человека, а такого симпатичного - особенно. Врачу после ходьбы было очень жарко, поэтому она начала поспешно снимать с себя многочисленные свитера и жилетки. Спасая от вполне вероятной в нашем климате простуды, я пригласил ее в палатку, усадил на самое почетное и удобное место и пообещал в самом недалеком будущем напоить горячим чаем с шоколадными конфетами и халвой.

Алла рассказала мне последние новости с базы. О работе рассказала, о начальстве, то-сё, пятое-десятое... Потом настал мой черед рассказывать. Сунул ей дневник, сам сижу - за лицом наблюдаю. Доктор наша сначала улыбалась, потом, смотрю, улыбка постепенно с лица пропадает. Дочитала и говорит: "Пошли на базу!" Тут я ей разъяснил, что, как и почему, по моему дилетантскому разумению, со мной все эти странности случились. Рассказал еще кое-какие подробности своей пещерной жизни. После разговоров она послушала меня через свои шланги, обстучала, осмотрела, но ничего плохого не обнаружила. Было отмечено также, что сегодня у меня полностью отсутствует сердечная аритмия, нервы тоже в полном порядке. Видимо, вчера нервная система как следует разрядилась, и теперь стрелка нервного "напряжёметра" покоится где-то возле нуля. В конце концов порешили, что при ухудшении я опять вызову врача или выйду на базу сам, для чего ко входу будет доставлено необходимое снаряжение. Мне было предписано принимать "антистрахин", оставлены валерьяновые капли и сода для полоскания горла.

После всех этих разговоров о здоровье мы перешли к "неофициальной части" нашей встречи. Я внес горящий примус в палатку и поставил чай. Все имеющиеся в наличии сладости были изъяты из запасников и разложены перед прекрасной дамой, которая в это время старательно переносила в свой блокнот симптомы моего вчерашнего приступа.

Попили чаю, поговорили немного, и гостья засобиралась домой - через час истекал контрольный срок. Тепло простились у "пограничного столба" - огромной глыбы, - и наш милый врач, держась телефонной линии, поспешила на базу.

А я опять остался в полном одиночестве на берегу холодного озера. Ох, как хочется к людям! Сегодня как раз половина моего срока. Осталось еще шесть дней, которые, предчувствую, будут стоить мне недешево...

Было немного грустно, и я решил слегка развлечься. Начал опять как вчера, ковырять песок и насыпать дорожку. Хотелось посмотреть, что из этого получится. Никакой слабости не почувствовал, все нормально. После писал дневник, затем пошел определять суточный дебит капельных источников. Прошелся с мензуркой по четырем банкам, переливая накопившуюся за сутки воду, записал полученные данные. Вот и вся работа.

День, считай, прошел, а я последний раз нормально ел аж утром. Примус теперь у меня работает прямо в палатке, если я сам в ней нахожусь. Берегу здоровье по совету врача. Разогрел борщ и съел. Ну и кислятина же этот борщ в банках! Больше не буду его варить, иначе мне грозит смерть от изжоги задолго до надвигающегося сумасшествия.

Выставил из палатки весь кухонный инвентарь и решил устроить себе небольшую гигиеническую воздушную ванну, а то ведь почти неделю живу, не снимая шерсти. Прибавил жару регулятором примуса, после чего сбросил с себя все до нитки. Не Рио-де-Женейро, конечно, но жить можно. От примуса тепло, а от стенки бок мерзнет. Обложился с "теневой" стороны ковриком и теплыми вещами. Стало лучше. Давненько мне так хорошо не было. Имеет право простой советский отшельник на положительные эмоции в совсем небольшом объеме? Имеет!

Проснулся по будильнику полдвенадцатого - жара! Во рту пересохло, пить хочется, но нечего. На холод выползать не хочется, а надо. Всунул свое разомлевшее тело в обычные три слоя шерсти и отправился считать количество капель за одну минуту рабочего времени. После режима вернулся в теплую палатку. Залез в спальник, совершил вечерний медицинский "намаз" и удовлетворенный его результатами отошел ко сну, задув все осветительно-отопительные приборы. Крана, который нужно завернуть для прекращения изрядно надоевшей капели здесь, увы, не предусмотрено...

Отбой - 0-45. Вечерней связи, как условились, не было.

2 февраля. ДЕНЬ ВОСЬМОЙ. Ч И С Т Ы Е С Л Е З Ы

Проснулся по звонку в 8-25. Спрашивается, зачем ставить будильник на 7-30, если все равно из палатки выползаешь в полусонном состоянии только к половине девятого? Для моих наблюдений за капелью, в принципе, не так уж и важно, в восемь или в девять часов будут делаться замеры. На итоговый график это не повлияет.

Сделал "медицину". Все отлично. А главное - это олимпийское спокойствие на душе! С самого начала эксперимента не было во мне такого спокойствия. Не иначе, "антистрахин" действует.

На связь пришла Люда Деснева, принесла мне шубницы и штормовку - на случай моего экстренного выхода на базу. Расспросил ее, как ей наши пещеры. Люда ответила, что все хорошо и отпуском своим она очень довольна. Сегодня она уже улетает. Пожелал ей "мягкой посадки".

Воспитание не позволяет выбросить качественный продукт, поэтому пришлось доесть вчерашний борщ. С чаем решил не возиться. Залез в палатку, намереваясь писать дневник, но мысли ушли куда-то в сторону. Лежал и думал. Похоже, "антистрахин" переключил мое сознание преимущественно на внутренние раздражители. В душе сплошная лирика, сердце сочится крупными слезами одиночества и тоски. "Где же ты?... Где мне искать твои следы?..." Незаметно уснул.

Проснулся - хочется пить. Вылез из палатки. Решил сотворить "большой чай", а потом приступить к работе. Сколько можно валяться? Пока грелась вода, собрал в кучу первую партию ненужных вещей для отправки на поверхность: плитки парафина, молоток, рыбные консервы, использованные батарейки, запасные аккумуляторы. Слил остатки бензина и бросил пустую канистру в общую кучу.

Сижу - пью чай... Душа по прежнему тоскует и требует выхода давящему ее чувству. И плывут, и разносятся под гулкими сводами разрывающие сердце слова "избранной лирики": "Под музыку Вивальди...", "От прощанья до прощанья..." и пр., пр., пр. Но кульминацией момента были чистые слезы всеобъемлющей жалости не то к себе, не то ко всему человечеству, наполнившие вдруг глаза в какой-то из наиболее трогательных моментов песни. Я даже петь перестал от неожиданности. Слезы!? Как же все-таки глубоко связаны все наши действия и поступки с состоянием нервной системы! В ритме обычной жизни мы не чувствуем этого во всей полноте, - слишком много раздражителей одновременно владеют нашим вниманием. А здесь, среди мрака и холода, остаешься один на один с самим собой и понимаешь вдруг, что не все в тебе подвластно велению разума, не все из происходящего внутри тебя осознаётся и контролируется сознанием. Начинаешь вдруг во всей полноте постигать банальную истину, что ты есть о р г а н и з м - частица природы, живущая по ее таинственным законам. Чувствуешь, как что-то глубинное, доисторически мудрое, наблюдает изнутри за твоими "разумными" действиями, снисходительно позволяет тебе делать иногда большие и малые глупости, но бдит и, если необходимо, может выключить перенапрягшийся разум, как это и было, наверное, вчера. Мозг спасает себя от разрушения. Обычный обморок - защитная реакция организма, и это не я первый догадался. Истины достаточно банальные, но здесь все это острее чувствуется, потому "как есть на то причины". Сейчас уже не помню, какие именно слова вышибли у меня слезу, знаю только, что пелись они мной не раз и раньше, но такого сильного действия на психику не оказывали.

Выпил почти литр чая, сказал себе "спасибо" и, не переставая удивляться какому-то противоестественному душевному спокойствию, начал собираться на работу. Сложил всё отобранное лишнее имущество в транспортник, наладил к каске свет и, благословясь, двинулся к выходу. К телефону вышел за 30 минут. Скорость, учитывая тяжелый мешок, вполне приличная.

Возле аппарата лежала свёрнутая штормовка, в ней - рукавицы-шубницы. Всё - как обещано. Немного посидел, отдышался. До обеденного "режима" оставался ещё целый час, поэтому на обратном пути решил смотать брошенный ленинградцами в позапрошлом году телефонный провод, чтобы не путался под ногами, не мешал. Прошёл весь путь, наматывая медный провод на рукавицу, за сорок минут. Да, неплохо бы с руководителей экспедиций брать расписки с обязательством не оставлять в пещере ничего постороннего и не выносить минералов, а то ползай тут за ними - мотай проволоку!

Сегодня надо осмотреть северо-западную, прибортовую, часть пещеры. Надеваю гидроштаны и мокрый комбинезон. План пещеры и всё для записи решил не брать: район небольшой и вполне знакомый. Всё отмечу и запишу после возвращения в лагерь. Задул свечу и, минуя телефонный аппарат, полез через шкуродёр к Трубе. Вода была только в самом начале хода, дальше я полз по краю высыпки, где было только просто сыро. Внимательно осматривая свод и стены, читая на них "азбуку" неровностей, прошёл до самой Коррозионной камеры. Здесь, в одной из обвальных стен, есть хитрый шкуродёрный проход через завал в не отснятую ещё нами часть пещеры. Ввинтился между глыб, прошёл шкуродёр и занялся осмотром этого участка полости. Скульптуры здесь читаются плохо, направление течения паводковых вод определить трудно. Заканчивается всё двумя непроходимыми наклонными каналами напорно-эрозионного типа, довольно круто уходящими в воду. Зона прибортовая и, судя по всему, именно отсюда происходит питание пещеры паводковыми водами. Похоже, что через такие вот напорные каналы вода из озёр на поверхности проникает в пещеру и отсюда идёт дальше – в глубь массива.

Труба вывела меня в северо-западный район пещеры. Здесь меня интересует сравнительно узкий меандрирующий ход, идущий к борту. Иду по нему, осторожно преступая через глубокие зияющие провалы, заполненные кристально чистой водой, внимательно осматриваю свод и стены. Свет мой уже изрядно подсел, поэтому приходится спешить. Тут я заметил что-то интересное: в самой верхней части хода, извиваясь вдоль его оси, тянется вскрывшийся явно снизу (!) эрозионный канал, наполовину заполненный красноватым алевритовым материалом, переслаивающимся твёрдыми корочками. На своде этого древнего канала - чёткие скульптуры эрозионной проработки! Любопытная деталь, резко меняющая мои представления о механизме образования ходов подобного типа. Здесь надо внимательно смотреть и больше думать. В следующий выход в этот район нужно будет взять образцы отложений из этого реликтового канала.

Назад к лагерю возвращался через Трубу. С ней тоже пока не все ясно. Как она, к примеру, работает в общей системе водообмена в настоящее время? Как и когда образовалась?

В лагере все нормально. До вечерней связи еще почти полчаса, успеваю раздеться. Звенит звонок. "На проводе" вместо обещанного Юрия Ивановича была Оля Минина. Очень приятно слышать голос "стойкого товарища по оружию с первых дней нашей борьбы". Она пришла без рюкзака, но транспортник, вынесенный мной к телефону, грозится забрать. Поговорили "за жизнь". Потом Оля рассказала про пробные учебные "спасы", где она участвовала в роли "жертвы". Распрощались очень тепло и сердечно. Хорошая девушка Оля. Отошел от телефона, склонился над примусом и вдруг вспомнил, что ни слова не сказал связной про бензин. Рванулся к телефону в надежде, что Ольга не успела уйти, крутанул ручку вызова и заорал в трубку : "Земля ! Земля-а-а!!!" Через несколько секунд в трубке послышались щелчки, - Оля питание подключает, - успел! Сказал, чтобы завтра утром принесли бензин. "До связи!"

День получился насыщенный. Мой почти новый комбинезон явно мне тесен, поэтому с выхода вернулся с оголенным правым боком, - комбез лопнул по шву. Зашивать бесполезно, порвется опять. Ростом он для меня не вышел.

Действие "антистрахина" начало подходить к концу где-то около семнадцати часов. Опять нарастает нервное напряжение, опять прислушиваюсь к пещерным звукам, беспричинно оглядываюсь. Вновь заработало мое достаточно развитое воображение. Уже перед сном вспомнил вдруг и представил во всех красках жуткий эпизод из "Царь-рыбы" Виктора Астафьева - с медведем и оторванной головой. Чисто животный страх захватил вдруг мое сознание. Я боялся медведя! Боялся, каждой клеточкой ощущая свою полную перед ним незащищенность!... И это - глубоко под землей, в палатке, да еще зимой, когда все мишки спокойно спят! И вообще, полезла в голову всякая мертвечина... Что это со мной, думаю, опять творится? Не приведи, Господи, ночью такими кошмарами "наслаждаться", когда отсутствует контроль разума! И таблетки что-то никак не действуют, хотя принял я их часа за четыре до сна. Совсем плохо стало на душе, не по себе как-то... Капель в сопровождении примуса отвратительно квакала лягушками, пищала голосами неведомых мне и науке птиц. Звуки стали какими-то резкими, будто срезанными низкочастотным фильтром. В первые дни тембр капели был другим. Нервы, нервы ...

Днем поймал себя на мысли, что очень хочется к людям, а сидеть еще долго...

Отбой - 01-00.

3 февраля. ДЕНЬ ДЕВЯТЫЙ. Д И В Н Ы Е С Н Ы

Ночью снилась какая-то странная война. Фашисты жгли все на свете огнеметами, наши "косили" их из автоматов, а я выступал в роли "гостя из будущего" - смотрел на все эти ужасы взглядом стороннего наблюдателя, будучи, как бы, одновременно и активным участником событий. Потом вдруг возник какой-то занюханный "толчок", где пробивной наружности солдатик продавал кому-то старинную, стальную с позолотой, чайную ложечку с вензелем императора Николая-1 и с датой под ним: "1838". За сто рублей "старыми" служивый продавал эту изящную вещицу, а я подумал, что в наше время такую за сто рублей "новыми" не продали бы.

Потом странный и какой-то зачарованный сон о женщине в южнославянской (болгары? сербы?) деревне. Женщина эта была в жизни очень несчастна, к тому же за ней была недобрая слава колдуньи. Она лунными ночами косила острой косой белую, совсем серебряную при свете Луны, сирень с высоких "сиреньевых" деревьев. Часть цветов она потом продавала влюбленным, остальное же пускала на пряжу(!), из которой вязала удивительной красоты белоснежные тонкие кружевные шали. И вот, в одну лунную ночь, когда колдунья косила сирень, на поляну вышла необычайно красивая девушка (во сне я чувствовал, что очень люблю её) в белом подвенечном наряде. Вдруг возникла музыка, и моя возлюбленная поплыла в волшебном вальсе по усыпанной скошенными цветами поляне. Она кружилась и кружилась в серебре лунного света, а сверху медленно падал снегопад из хлопьев сирени, и девушка улыбалась, счастливая. Женщина-колдунья услышала музыку, увидела девушку, невыразимо прекрасную в этом наряде и в этом танце. Она засмеялась счастливым молодым смехом (говорят, впервые за много лет) и стала бросать на девушку свои почти невесомые платки, которые плыли хороводом вокруг головы девушки и не спешили падать в пахучую сирень... Девушка подхватила один платок, набросила себе на голову и, став еще более прекрасной, закружилась еще быстрее... Но из-за высокой ограды появились вдруг какие-то нехорошие люди и принялись смеяться над девушкой и ругать старуху. И сразу пропала музыка, исчезли улыбки, колдунья стала отвечать привычной бранью на угрозы и проклятья, а девушка ушла с поляны несчастной и печальной. Мне было больно и стыдно за этих серых, злых людей...

Вот что снилось мне в эту ночь. Ощущение чего-то волшебного и прекрасного осталось у меня где-то в глубине сознания до сих пор.

Проснулся по будильнику в 8-25 в хорошем настроении. От вечерних страхов не осталось и следа. Таблетки действуют, или просто выспался? После медконтроля оделся и выбрался из палатки. Звонка с поверхности все не было, поэтому решил заняться капелью. Позвонили, на связи - Николаев. Как и предупреждали, он предложил мне выйти наверх пятого февраля. Привёл аргументы. Я в ответ привёл свои. Он ссылался на то, что потом на базе не будет достаточно новичков для выброски моего лагеря. Я ответил, что мне для выброски много народа не нужно. Короче, не согласен я на досрочную выброску. В заключение Юрий Иванович на всякий случай предупредил, что если сильно запуржит, то вечером связи не будет. Я пообещал весь день провести в лагере. На том и порешили. После трубку взяла Оля Добрынина - сказала, чтобы я поскорее выходил, а то им без меня скучно. Я ответил, что мне лично без неё здесь очень даже хорошо. Она обозвала меня "бессовестным", после чего мы мило распрощались.

Оделся, вылез из палатки и разжёг примус. Быстро "ошкурил" одну мёрзлую картофелину, настрогал её в кастрюльку, поставил на примус, заправленный последним бензином. Уладив кухонные дела, вышел на берег озера, вздохнул свободно и принялся за нехитрые упражнения "утренней" гимнастики. Делаю её, кстати, каждый день и с большим удовольствием. Иногда, когда от лежания и сидения затекают суставы и мышцы, делаю ещё и "производственную" гимнастику. И тоже с удовольствием. Физкультура - друг человека!

После зарядки умылся озёрной водой и изрядно посвежевший вернулся на "кухню". Засыпал в кастрюльку полтора пакета шампиньонового супа, пристроился рядом с примусом на свой "стул", помешиваю суп и пою. Всё подряд пою. Песенное ассорти. Нервы, вроде бы, в норме, поэтому сегодня даже не плачу. Только сердце изредка щемит. Жить можно, значит будем жить!

Суп готов. Ставлю чай, наливаю в миску наваристый и душистый грибной бульон с редкими кусочками картофеля. Вкус почему-то не очень ... Сперва. А потом так хорошо пошло, что не заметил даже, как добавку съел. После двух кружек крепкого чая с галетами, маслом, халвой и конфетой почувствовал себя совсем хорошо. Оставив посуду немытой, забрался с примусом в логово, зажёг свет и залёг за дневник.

Перед сном поел сала с хлебом, заел шоколадом. Не знаю, хватит ли калорий до утра. Проглотил витамины, сделал меднаблюдения над своим драгоценным организмом. При работающем на "малом ходу" примусе температурный столб у меня в палатке выглядит так: у пола - +10, в средней части - +18, под коньком палатки - более 30 градусов.

4 февраля. ДЕНЬ ДЕСЯТЫЙ. Ч Т О П О Д Н О Г А М И ?

Проснулся, как и в другие дни, по первому щелчку будильника. Это означает, что он через пару минут зазвенит. Чуткий, выходит у меня сон. Значит, есть надежда, что если вдруг на палатку надумает опуститься глыба, то я это её намерение вовремя почую и успею выпрыгнуть. Или хотя бы пикнуть ...

Вставать неохота ... Из тёплого мешка на колотун вылезать ... Но жизнь сурова и требует своего, поэтому я высовываюсь из мешка по пояс, зажигаю свет и смотрю на термометр, специально подвешенный прямо надо мной. При слабом свете фонарика ртутный столбик виден плохо, но что-то около +3 градусов. Не тропики ... Медконтроль показал норму. Нервы тоже в порядке.

Пока одевался, зазвонил телефон. На связи Юрий Иванович. Совсем, однако, начальника не уважают - гоняют почём зря! Сказал ему, что сегодня собираюсь немного покопать в западном и северо-западном районах пещеры. Он не понял - решил, что я намереваюсь какой-то новый ход раскапывать (нарушение техники безопасности!), завозмущался. Я пояснил, что хочу просто посмотреть отложения, для чего буду копать шурфы. Он успокоился и сообщил, что наверху метели гуляют, связным приходится каждый день лыжню заново прокладывать. Поэтому вечером связи, возможно, не будет. До связи, начальник!

Снял показания с "естественных метрономов" - капельных источников - и с чистой совестью полез в тёплое чрево палатки. Полежал ещё в тепле. Почти не спал, больше ворочался и думал. Перебирал в памяти давние и недавние события. Лежал, пока примус ни высосал весь до капли бензин. Немного утеплился и вылез из палатки. Заправил примус свежей порцией топлива. После этого пошёл "на брег песчаный и пустой" разминать косточки и умываться.

На завтрак съел остатки вчерашнего супа. Пока пил чай, в паузах между глотками пел песни. И опять накатила вдруг волна печали и жалости, и совсем близко подошли слёзы. Да, такое со мной, мягко говоря, редко бывает!... Допил чай и принялся просто петь, раскачиваясь и даже слегка поворачиваясь в ритме вальса. "Кем приходишься мне ты, не знаю..." Нет, песни - это насущная внутренняя потребность человека! И как хорошо, что можно петь вот так - просто для себя, для души. Просто невозможно не петь, сдержаться трудно ...

Прикинул, успею ли до "обеденного режима" капели сделать всё намеченное в выбранных на сегодня районах пещеры. Не успею, лучше тогда пока попишу дневник, а после наблюдений пойду копать.

Интересная получается закономерность: чем меньше делаешь за день, тем больше страниц исписываешь в дневнике. Если много работаешь, - писать некогда!

Натянул на себя сырое и рваное "обмундирование", предназначенное для работы в сырых и совсем мокрых местах (у меня есть ещё один комбез - для работы в сухой части пещеры). Сегодня, наверное, в последний раз эту рвань для работы надеваю, потом разве что для колориту при киносъёмке ещё может сгодиться. Захватил давно прозябающую без дела, сложил всякую необходимую мелочёвку в старую полевую сумку и направился к месту запланированных земляных работ. По пути накручивал на сумку всё тот же "ленинградский" телефонный провод. Свет опять барахлил - мигал и тух поминутно, поэтому пришлось остановиться и разобраться с контактом в боксе.

Вышел в магистральный ход, отдышался. Акустика у здешнего озера как в "Гран-Опера" (как говорят французы!). Капель разговаривает, ну, совершенно человеческими голосами. Если бы мой лагерь был оборудован здесь, то я бы такого наслушался!... Ну вот, - даже сейчас кто-то вполне внятно позвал меня противным писклявым голосом: "Ко-ля!" Здесь бы точно перед сном вместо чая пришлось валерьянку пить.

Добрел до места "раскопок", поставил свечку, осмотрелся. Ещё раз внимательно посмотрел предполагаемую первичную ярусность. Ох, непросто здесь всё...

Выбрал место для закладки шурфа в средней части тупичка и вонзил свою "сапёрную" в вязкую глину. Впрочем, глины там оказалось всего 3-5 сантиметров, дальше пошёл разнозернистый песок пополам с карбонатной дресвой и щебнем. Работёнка на все сто процентов физическая, поэтому приходилось делать частые остановки для отдыха. Примерно через полметра песок стал более сортированным, щебня уже не было, только немного дресвы. Ещё через 30 сантиметров песок стал мокрым, появилась вода. Песок сразу же превратился в классический плывун - жидкую текучую песчаную кашицу. Дальше копать невозможно - весь водоносный горизонт не вычерпаешь. Слегка вибрируя лопатой, начал медленно вгонять её в зыбучие пески, надеясь достать до монолитного основания хода. Лопатка вошла по самую "макушку", но дна так и не достигла. Да, глубоко ... Вместе с шурфом более метра получается. Не предполагал я здесь такие мощные отложения. Ведь на значительных участках пещеры они не превышают нескольких сантиметров. Так же, вибрируя, вынул лопату из плывуна и занялся измерением отдельных слоёв разреза. Задокументировав слои, приступил к ликвидации горной выработки, что оказалось не таким простым делом, - очень трудно собрать то, что беспорядочно разбросано вокруг по поверхности глины. Пока зарыл - вымотался больше, чем при проходке шурфа.

Отдых решил совместить с наблюдениями. В верхней части сечения обследуемого тупика прослеживается древний канал с довольно мощным слоем водно-механических отложений - до 20 сантиметров ленточных глин, более светлых, чем отлагающиеся в настоящее время. Канал этот прослеживается до самой Трубы, где, похоже, он просто превращается в этот замечательный своей геометрически правильной морфологией ход. В трубе, точнее - в сохранившемся фрагменте её прежнего продолжения, из вертикальной трещины в стрельчатом своде сочится частая капель. Капли ритмично падают в небольшую ванночку и крутят в чистой воде маленькие кусочки доломита, окатывая их наподобие пещерного жемчуга. Тут же, в ванночке, лежат обломки интересных натечных образований, а также разжигающие моё любопытство кусочки твёрдых, скорее всего - огипсованных слоистых отложений кирпично-красного цвета. Подобные корочки уже встречались мне в реликтовом эрозионном канале в своде одного из соседних ходов. Это, должно быть, отложения верхнего, самого древнего, яруса. Беру образец этих отложений, чтобы показать Малкову. Походил ещё вокруг, посмотрел.

Начал копать ещё один шурф в устье тупика, но через несколько минут работы стало ясно, что и здесь будет то же самое - плывун. Лучше попробовать вскрыть толщу отложений магистрального тоннеля. Начал от стенки, намереваясь расчистить всю погребённую часть сечения. Покатые "щёки" покрыты тонким (0,5-2см) слоем глинисто-песчаных отложений с хорошо выраженной слоистостью. В центральной части сечения на монолите лежит всего около 30 сантиметров отложений (песок-дресва-щебень). Признаться, результат для меня совершенно неожиданный, как, впрочем, и для всех остальных интересующихся. Я ожидал раскопать в осевой части хода вертикальный пропил, а оказалось - монолитный камень.

Немного поудивлявшись, сходил в соседний ход для отбора пробы сцементированных красноватых отложений и более внимательного осмотра реликтового канала. Вернувшись, зарыл шурф, завернул образцы в бумагу и отправился в лагерь. По пути подобрал смотанные клубки телефонного провода. Калории были на полном исходе, - землеройные работы не прошли бесследно, - до лагеря едва дополз. Забрёл по колено в озеро, отмыл щёткой глину с себя и лопаты. На берегу стащил мокрый комбез, подвесил его за воротник на гипсовый клык и, влекомый голодом, побрёл на кухню.

В обычное время вызова с поверхности не было, значит, вечерней связи не будет. На базе решили зря снег не топтать.

Быстро сварил "фирменные" ракушки со свининой. Съел половину. Сотворил какао и выпил с большим удовольствием изрядное его количество. Сегодня много воды потерял, когда землю лопатил, пить хочется. Посидел ещё немного, попел песни, прикинул планы на завтра. Потом прошёлся с мензуркой по капельным источникам, определил суточный дебит. Немного прибрался на кухне и полез в палатку, чувствуя "во всём трупе" изрядную физическую усталость. Дневник писать неохота, хотел на тросик кинокамеры автоспуск изобрести, но тоже отложил на завтра. Завтра день длинный ...

Усталость во всём теле. Лежу и думаю. Проблемы в голове вяло клубятся, земные проблемы. Скоро выходить ... Привык уже к пещере, уже даже интересно, как там наверху? Не обморозиться бы с непривычки. Попаду в метель - пропаду. Здесь у меня климат как в зимней Ялте, а наверху - Архангельская область, Пинежский район. Последние два дня капель уже зверушкой не прикидывается, она теперь на разные звериные голоса кричит и даже иногда делает два-три отчётливых шага в сторону палатки. Но я-то знаю, что от человека тут такой шорох стоит, что среди ночи проснёшься и ни с чем не спутаешь. Акустика!

Дни как бы ускорили бег, первые были значительно длиннее. Или, может, меньше лежал тогда, больше делал, - вот и казались они длиннее. Жаль все-таки, что почти весь народ разъедется до моего возвращения. В городе собраться для душевного общения значительно труднее, да и не тот уже получается "коленкор"...

5 февраля. ДЕНЬ ОДИННАДЦАТЫЙ. О Т Д Ы Х.

Телефон разбудил меня в 11-00. Выбрался к аппарату, спросил недовольно, почему, мол, так долго на связь не идёте? Юрий Иванович в ответ напомнил, что был такой уговор - о контрольной связи в 11-00. Припоминаю - действительно ведь был! Вот склероз! Сообщаю о самочувствии, о своих делах и успехах. Начальник коротко рассказал, как наши вчера "спасали" до двух часов ночи. Пришли все в мыле. Ну, дела-а-а ... Попросил передать им моё искреннее сочувствие. Обсудили ещё какие-то мелочи и условились о связи в 15-00.

Как же это у меня вылетело из головы время контрольной связи? Может, это влияние окружающей меня буквально со всех сторон среды? Ослабление памяти? Вчера опять забыл будильник поставить, уже два дня кряду забываю завести ручные часы, и по мелочам ещё много чего из головы вылетает. Впрочем, хорошей памятью я никогда не отличался.

После связи занялся едой. Калории за ночь иссякли, ноги мёрзнут, руки мёрзнут... Съел вчерашние ракушки, проглотил витамины и устало откинулся полежать (как будто до этого сидел!). Лежу - прикидываю, чем дальше заниматься. Дневник писать надо, самоспуск на фототросик смастерить надо, кино снимать надо. Сначала, думаю, лучше дневником заняться, а то после событий накопится - за день не опишешь. Достал из сумки ручку и ну строчить! Есть в классической литературе слово такое "борзописец", не про меня ли?

Писал, а после делал самоспуск до 16-30. Пришло время пойти проверить, как там без меня капель управляется. Занёс результаты подсчётов в специальный блокнот. Вышел на берег, размялся, умылся.

После обеда, как это у нас в пещере принято, немного попел. Пока пел - замёрз. Дай, думаю, залезу в палатку ноги погрею. На будильник глянул - уже седьмой час! Ого, денёк к финишу уже стремится, а я ещё ни черта не сделал! Вот отогрею ноги и сразу же пойду на киносъёмку ... на съёмку пойду ... пойду ... съёмку ...

"Отогревался" до 21-00. Проснулся, охнул и пошёл измерять дебит капели. Во даю! Ничего ведь за день не сделал! Откуда взялась эта патологическая сонливость? Опять что ли на "окружающую среду" валить?

Слил воду из всех каплесборных посудин в литровую полиэтиленовую бутылку - проба на химанализ. Потом узнаем, что там на нас сверху капает.

Вернулся в логово и занялся дневником. Сегодня и писать-то нечего - всё сон да сон. Завтра последний рабочий день, нужно многое успеть. Кино поснимать, чтобы можно было разряженные аккумуляторы к выходу вынести. Барахлишко, какое уже не понадобится, в мешок собрать, в лагере прибраться. Много будет завтра хлопот после сегодняшнего выходного дня.

Лежал, смотрел, как догорает свечной огарок. Фыркнув на прощание, он погас. Сменил свечку. Свечи, кстати сказать, в этот раз попались удачные - горят ровно и долго, хоть я их даже мылом не натирал. Мысли бродят ... бродят ... Аккумуляторы мои что-то быстро спеклись. Наверное, замкнуло что-то в цепи. С плохим светом, что характерно, нервы испытывают большее напряжение, чем при достаточном освещении. Это, видимо, потому, что в человеке с первобытных времён крепко сидит инстинкт, говорящий: "Во мраке таится опасность!" Только свет способен задавить, успокоить, загнать в дальние уголки сознания это полезное с точки зрения сохранения вида приобретение. "Антистрахин" сегодня не принимал, но пока вполне спокоен. Наверное, уже привык к пещере. Послезавтра выходить. К людям очень хочется! Люди - они человеку очень даже нужны! Особенно - когда их нет совсем.

Отнаблюдал капель и забился в палатку - делать в ночную смену то, чем занимался в дневную. Человек, видимо, от медведя произошёл - зимой его в спячку тянет. Дарвин явно что-то здесь напутал ...

Сегодня начал последний коробок спичек. Ещё один признак скорого окончания эксперимента. Съел на сон грядущий полста граммов шоколада, сделал "медицину" и задул свечу. Отбой - 0-30.

6 февраля. ДЕНЬ ДВЕНАДЦАТЫЙ. К И Н О М У К И.

Опять снился какой-то странный сон. Будто я покупаю у какой-то женщины - продавца книг "с лотка" роман незнакомого мне французского писателя. Роман этот - о Париже девятнадцатого века - был написан отдельными рассказами, как "Царь-рыба" Астафьева. Насколько я помню, в каждом рассказе был с той или иной стороны обрисован замкнутый круг жизни в парижских трущобах с неизменно трагическим концом. Естественно, во сне я видел прекрасную цветную "экранизацию" французского романа. Пронизывающая вещь!

Только-только я оделся после медконтроля, - зазвонил телефон. Прыгнул босыми ногами в холодные калоши и подбежал к аппарату. Пришли Валя Козлова и Алла Инбер. Расспросил Валю, где мой брат Виктор и о прочих "семейных" делах. Потом трубку взяла Алла. Сегодня в обед она улетает, пришла попрощаться. Доложил ей в последний раз о самочувствии и сердечно поблагодарил за то, что она специально ради моего эксперимента приехала в Пинегу, поддерживала меня морально и вообще - за всё. До встречи в Архангельске! Сказал Вале, чтобы вечером прислали связного с рюкзаком, - я вынесу транспортники. Передал также, чтобы завтра группа выброски подошла ко мне, в лагерь, часам к одиннадцати. "До связи!"

Позавтракал в палатке вчерашним супом. С чаем решил не возиться, съел несколько шоколадных конфет. Калории резво побежали по организму к стылым ногам, жить стало лучше, жить стало веселее. Примус под боком фырчит - тепло! Ну, думаю, сейчас ноги согреются, - пойду кино снимать, а то вчера целый день на боку пролежал. Совесть теперь мучает.

Ноги согревались до самых 12 часов. Потом разозлился на себя, вылез из палатки и давай кино снимать! Отснял одну катушку плёнки, зарядил в камеру другую, глядь - а на камере установлена скорость восемь кадров в секунду! Ах, ты!... Опять проклятая рассеянность подлянку мне устроила! Теперь на экране получится, что я всё делаю в два раза быстрее, чем на самом деле. Вот непруха!

Нелегко в темной пещере одному организовать съемку собственного "кино-автопортрета" на 8-миллиметровую кинокамеру...

Переключил скорость на шестнадцать кадров, снимаю дальше. Ох и нелёгкая ж это работа! Особенно, если в одиночку! Аж пот с каски капает. Со съёмкой постепенно продвигался к выходу. Не успел оглянуться - уже 17-30. Я как раз снимал сюжет под условным названием "транспортировка груза". С этим "кином", чего доброго, не успею до вечерней связи мешок к месту доставить. Пришлось оставить аппаратуру и спешно тащить транспортник к "наружному" телефону. На обратном пути забрал съёмочную технику: кинокамеру, штатив и восьмикилограммовый блок аккумуляторов. Ещё час снимал в лагере и его окрестностях. Силы иссякли, жрать хочу - помираю! И как назло, какой-то кретин на фабрике кино-фотоматериалов умудрился плёнку намотать светочувствительным слоем в обратную сторону. Пришлось в темноте плёнку перематывать. Злой и голодный - ужас!

По звонку подошёл к телефону, ответил на вызов. На том конце Галина Лебедева - "поэтесса" из новичков - шутит, смеётся. Потом Малков к трубке подошёл. Предлагает мне завтра пораньше приготовить всё к выброске, чтобы новички до обеда могли часть груза на базу оттащить. Народ хочет завтра успеть ещё и на топосъёмку сходить после выброски моего барахла. Ну, я тут завозмущался - не было такого уговору... У меня на завтра ещё куча работы запланирована и т.д. Но Малков есть Малков - сидит и пилит своё в трубку. А, думаю, чёрт с ним, поперёк планов народа тоже нехорошо идти. Не хочется выглядеть "врагом народа". Приходите, говорю, что с вами сделаешь... Распрощались.

Ну вот, теперь ещё и спешка добавилась! Завтра надо будет подпрыгнуть часов в шесть, не позже, чтобы кино успеть доснять. Народ придёт около девяти, к этому времени уже нужно будет несколько мешков уложить. Да, сурово...

Голод - не тётка. Отрезал ломоть сала, кусок хлеба и проглотил всё это, что называется, без нагрузки, пока примус согревал остатки супа. Доел суп, выпил кружку чая. Потом, приятно отягощённый желудочно, собрал в последний раз данные по дебиту моих, теперь уже таких родных, капельных источников. Интересно, что как раз сейчас дебит неуклонно изменяется в сторону уменьшения, а мне уже пора выходить. Вот так всегда! Всю воду слил в бутылку со "вчерашней" водой для химанализа.

Да, целый день снимал, а отснял всего две катушки плёнки. Такое вот кино получается! Вчера день провалялся, дуралей, теперь вот не успеваю! Днём даже чай пил под "дулом" аппарата. Запечатлел для истории, а скорость не ту поставил, остолоп!

Дневник сегодня ещё и не открывал, а надо бы описать этот пахотный киносъёмочный день. Бегал мокрый как мышь, а сердце - ничего, не барахлит. Точно, тогда все жуткие эмоции были на нервной почве. Залез в палатку, съел конфетку и, тяжело вздохнув, взял в руки наполовину уже исписанную "книгу для записей" в ярко-красном переплёте. Дневник, как и всякую иную работу, запускать нельзя.

Сегодня, когда снимал кино, обнаружил вдруг, что моё озеро с того берега уже почти до середины заросло ледяной коркой. Бросил небольшой камешек - не проваливается, лёд держит. И даже маленький сталактит начал расти над водой, - значит, отрицательные температуры поднялись уже до уровня свода. В марте на месте моего лагеря будет целый лес сталагмитов, но некому будет за ними наблюдать. А я их хотел фотографировать с интервалом в два дня ... Впрочем, фотограф из меня нынче совсем никудышный, - нет никакого желания даже в руки фотоаппарат взять. После той первой пробы так ни разу и не брался. Без соответствующего настроения не хочется переводить дефицитную цветную плёнку. А чёрно-белую негативную я даже и в кассету не заряжал. Видно, фотография - это не мой профиль.

В 23-00 вылез из палатки переставить термометры - последняя термометрическая съёмка зала. Свет от аккумулятора слабый, - нервы сразу же вполне ощутимо напряглись. Каждый звук "возводится в квадрат" Это уже похоже на страх, до сих пор такого чувства не было. Даже в палатке с тревогой прислушиваюсь к резкому "кваканью" капели. "Антистрахин" уже давненько не употреблял, думал, что уже привык к пещере, темноте и всему прочему. Получается, что заблуждался. Во время вечернего режима устроил иллюминацию: зажёг свечку, взял каску с ярким "батареечным" светом. Но и это не помогло. Нервы - в струночку, очень хочется поскорее вернуться в палатку. Да, нервы ... Но таблетки всё равно принимать не буду - самолюбие не позволяет. Что ж мы - детские страхи не одолеем?!

Вот и закончился последний рабочий день в пещере. Завтра наверх. Надо бы не забыть побриться с утра пораньше.

После вечерней порции шоколада - медконтроль и отбой в 00-30.

7 февраля. ДЕНЬ ТРИНАДЦАТЫЙ. Н А В Е Р Х .

Долго не мог заснуть - был в возбуждённом, близком к бредовому состоянии. Дальше был кошмар: что-то замешанное на эпизодах не такой уж давней армейской службы; потом какие-то раскормленные и ухоженные дети бросали в прохожих из-за высоких заборов яблоки. Груши, грецкие орехи, персики. Я и ещё какие-то грязные и оборванные ребятишки, уроды какие-то каждый день ходили и подбирали всё, что было набросано, а также какие-то бело-серые грибы, растущие на свалке. Там, среди зловонных мусорных куч бегали заросшие густой щетиной безобразно тощие свиньи. Но самым отвратительным в них было то, что все они были изъедены червями как трупы! Эти свирепые монстры гонялись за нами, не очень, правда, резво, и норовили укусить за ноги. Были ещё какие-то странные и не менее отвратительные козлы... Всё это дополнялось ощущениями тесноты и удушья. Я просыпался, было плохо и страшно. Помню, была даже мысль бросить всё и немедленно уйти на базу. Потом я проснулся окончательно и лежал, слушая частые удары сердца, ощущаемые даже в ногах. Слегка успокоившись, сделал медконтроль. Результаты: только дыхание слишком частое и давление, судя по ощущениям, должно быть высоким, остальное - в пределах нормы. Я полагал, что ночь уже на исходе, что скоро вставать, но оказалось, что ещё только три часа ночи. Значит я "спал" чуть больше двух часов. Полежал ещё немного, надеясь выровнять дыхание. Задул свет и сделал ещё одну попытку поспать.

Нет, не удалось. Опять зажёг свечу. Взял дневник. Раз уж не спится, надо хоть записать всё, что приснилось, пока вся эта мерзость отчётливо воспроизводится памятью.

Нервное напряжение не спадает, - лежу и прислушиваюсь к капели, которая сейчас имеет очень широкий диапазон тонов. На душе нехорошо как-то, хочется, чтобы народ поскорее пришёл. Пожалуй, если бы "антистрахин" два дня не принимал, то пришлось бы досрочно из пещеры выходить. Расстройство сна было бы наверняка. Похоже, сейчас как раз тот самый случай. Вчера ведь тоже с полночи постоянно просыпался и ворочался. После надо будет попробовать проанализировать дневник и журнал медицинского контроля да построить для наглядности графики какие-нибудь.

Вскоре понял, что лучше встать да делом заняться, раз уж так получилось. От лежания толку мало, - это нам известно по богатому личному опыту.

На этом мои дневниковые записи обрываются. Далее приходится надеяться только на память, поскольку твёрдое решение обязательно дописать всё сразу же по свежим следам так и осталось благим намерением.

Итак, покинув палатку, я занялся киносъёмкой в пределах Лагерного зала. Доснял запланированный объём, перекусил и приступил к ликвидации лагеря. Вынес всё из палатки, рассортировал и начал паковать мешки, параллельно прислушиваясь к своим ощущениям. Нервы попритихли, но только потому, что через пару часов придут ребята, и всё закончится. Страха уже нет.

За двенадцать дней "фейс" мой оброс щетиной до безобразия. Процесс ликвидации колючей поросли было решено увековечить на киноплёнке. Разложил на берегу озера "инструменты", расставил свечи. "Свет!" "Мотор!" "Начали!" Под стрёкот камеры, стараясь не морщиться от весьма небезболезненной процедуры, без всякого сожаления расстался с этим очень сомнительным подарком природы.

Грохот приближающейся группы обеспечения застал меня за упаковкой снаряжения. Ребята "кукнули" мне с того берега, я ответил им на том же языке. Пока они обходили озеро сухим шкуродёрным путём, я сконцентрировал на лице невозмутимость и спокойствие. Пришли Виктор Малков, Оля Минина и, кажется, Оля Добрынина. Встреча была тёплой, гости с интересом осматривали наполовину ликвидированный лагерь, а также и его единственного обитателя, видимо, надеясь обнаружить на моём мужественном лице суровую печать пережитого. Все дружно отметили, что, вопреки их ожиданиям, выгляжу я очень даже неплохо.

Провёл для них небольшую экскурсию по вверенной мне территории, показал самые исторические места. Когда любопытство народа было удовлетворено, мы перешли к более конкретным вопросам предстоящей выброски. Видимо, вид у меня был всё-таки не очень цветущий, поскольку ребята предложили мне идти на базу налегке, а с моими мешками они разберутся сами. Я согласился с этим джентльменским предложением.

Надев изрядно потрёпанный комбез и всё прочее, дал "ликвидаторам" несколько последних советов по упаковке моих вещей, простился и направился к выходу из пещеры. Напоследок окинул взором свой зал, уловив при этом в душе лёгкое сожаление, что всё кончилось. Но, думаю, продлить эксперимент хотя бы на пару дней я бы уже не согласился. Устал изрядно.

Дорога к наружному телефону знакома до камешка, поэтому добрался быстро, минут за пятнадцать. Прошёл вперёд ещё метров тридцать до поворота и увидел солнечный свет, заливающий привходовый грот. Свет показался мне очень ярким после стольких дней искусственного и весьма скудного освещения. С поверхности доносились чьи-то голоса.

Первое впечатление при выходе на поверхность было ошеломляющим. День был просто исключительно замечательный! Мороз не больше пятнадцати градусов, голубой купол неба над голубым сверкающим великолепием ослепительно чистого кулогорского снега! Солнце было ещё не очень высоко, его диск расплывался и растекался широкой сверкающей дорожкой по снежной равнине прямо мне навстречу. Но самое поразительное - это богатство красок! Мои отдохнувшие от многоцветия глаза воспринимали теперь то, что обычно бывает забито в восприятии более яркими цветовыми пятнами. Меня поразили цветные блики на снегу - отражение жёлто-розовой гипсовой стены, нависающей над входом в пещеру. И необычно яркие красные молодые веточки берёз. Воздух вкусно пах снегом.

Я стоял у входа и озирался, а на меня молча и очень внимательно смотрели двое парней из новичков - Миша Некрасов и Андрей Бутаков. (Позднее они рассказывали, что вид у меня был совершенно обалдевший). После взаимных приветствий поговорили немного об обстановке на базе и в оставленной мной пещере. Ребята должны были дождаться у входа подземную группу и помочь доставить груз на базу. Кроме того, они имели указание в случае необходимости помочь мне дойти до базы. Я заверил ребят, что чувствую себя нормально и смогу пройти эти полтора километра вполне самостоятельно.

Встал на лыжи и, опираясь на палки, довольно неуклюже побрёл по свежей лыжне. Тело привыкло к более низкой стойке, хотелось в моменты потери равновесия встать на четвереньки. Наверно, если прожить в Кулогорских пещерах год, то уже никогда не сможешь с полным правом относить себя к прямоходящим приматам. Хорошо, хоть руки не успели отрасти до колен!

По словам Миши, когда я побрёл от пещеры, со стороны впечатление было такое, будто я сроду никогда не стоял на лыжах.

Я шёл один среди голубых снегов в сторону деревни и наслаждался простором, светом и цветом. Где-то не доходя лога у Трои (которая, надо сказать, тогда ещё не была открыта) я уловил вкусный запах жареной картошки с луком. До ближайшего дома было ещё несколько сот метров. Такого яркого свидетельства обострившегося обоняния я, признаться, не ожидал. Впечатление было такое, будто жарят такую вкуснятину где-то совсем рядом, в нескольких шагах. Запах дыма, кстати, я уловил, едва только отошёл от "моей" пещеры. День, повторюсь, был замечательный, деревня имела неотразимый "новогодний" вид, трубы струили дым прямо в небо. Красота!

На лыжах мне было всё-таки не совсем удобно, поэтому, добредя до первой же дороги, взбирающейся на Кулогорский уступ, снял их, взвалил на плечо и пошёл вверх по дороге в деревню.

На базе меня встретили с восторгом, как героя. Обошлось, правда, без триумфальной арки, духовых оркестров, цветов и криков "Браво!". Но даже без всего этого мне было приятно. Пока я оттаивал возле печки прихваченный морозом комбинезон, народ - не особенно многочисленный - засыпал меня вопросами, суть которых можно было свести к одному: "Ну как ты там?" А Юра Николаев, видимо, не сумев обнаружить безумный блеск в моих глазах, всё повторял: "Ну-у, я думал, ты там чуть живой, а ты - только, что не поправился!" Доктор Алла, судя по этой реакции, постаралась на славу, описывая моё состояние в подземке.

Я смущённо улыбался, отшучивался от вопросов и впитывал в себя эту тёплую атмосферу человеческого жилья и братства. Мне было хорошо, мне было лучше здесь, среди людей, чем на холодном берегу подземного озера.

Тёплая каша и горячий чай растопили моё сердце окончательно. Я обрисовал ребятам некоторые особенно занимательные эпизоды из жизни коренного населения Кулогорских пещер, поведал благодарным слушателям о своих первых впечатлениях после выхода на поверхность.

Через пару часов пришли ребята с моими пожитками. Свалили мешки в сенях, сами прошли в комнату. Опять все вместе пили чай и разговаривали.

После обеда занимался приведением в порядок моего многочисленного скарба. Тётки помогали мне полоскать в корыте с тёплой водой буквально насквозь пропитанное глиной снаряжение. Мои руки были уже так разъедены глиной, что просто сочились кровью из трещин. Даже обычное застёгивание пуговиц становилось теперь лёгким вариантом средневековой пытки.

Отлёт в Архангельск был намечен на завтра, билеты куплены. Вечером, за чаем ребята рассказали мне со всеми подробностями об учебных спасработах в К-1. Это была история! Мои подземные переживания не шли ни в какое сравнение со страданиями участников этого мероприятия. Виктор Николаевич и Оля Добрынина, по существу, вдвоём тащили Валю Козлову из самой дальней части К-1. Саша Ишенин совсем недавно перенёс операцию по поводу аппендицита и не мог быть полноценным участником этой суровой транспортировки. И после такого дня им пришлось ещё идти на выброску моего лагеря! Слава героям!

Результаты и последствия

Итак, эксперимент получил успешное завершение. После возвращения в город были обработаны полученные под землёй данные. Что же дало это "сидение" нашим представлениям о Кулогорских пещерах?

Графики, построенные по данным хронометрии капельных источников, показали удивительную зависимость: чем холоднее на поверхности, тем интенсивнее капель под землёй. И наоборот. Это послужило основанием для так называемой "теории зимней карстовой конденсации". (Надо сказать, что на тот период само существование зимней конденсации в пещерах дружно отрицалось во всей специальной литературе). Было введено понятие "малого круговорота воды" в пределах карстовой системы. Получили объяснение многие явления микроклимата пещер.

По результатам морфогенетических и гидрологических наблюдений была составлена полная схема распределения водных потоков паводковой волны, выделены участки застойного режима. Была отработана методика этого вида наблюдений. Полученная схема подтвердила правильность наших представлений о пещере Водной, в частности, и о всех Кулогорских пещерах вообще - как об отводящих каналах, транспортирующих поверхностные талые воды от уступа вглубь массива. Были также выделены главные водные магистрали пещеры, как наиболее перспективные для дальнейшего прохождения.

Мне лично морфогенетические наблюдения дали очень много для понимания Кулогорских пещер. Это трудно выразить на бумаге, но после той экспедиции я стал лучше "чувствовать" их. Каждая выемка в стене или своде, каждый уступ или бугорок на полу стали мне понятны и вполне читаемы. Я стал видеть в пещере гораздо больше, чем многие мои товарищи, да и сам я до "одиночки". Удалось впервые чётко выделить фрагменты первичных реликтовых каналов, частично участвующих в современных гидрологических процессах. В бесконечном многообразии форм сечений пещерных ходов были выделены три основных морфологических яруса. Дальнейшая практика показала справедливость такого разделения для всей Кулогорской спелео-гидрогеологической системы.

Ещё раз было проверено снаряжение для жизни под землёй. Кое-что из прежних представлений пришлось пересмотреть. Например, для меня стало очевидным, что в условиях наших пещер греет не одежда, а внутренняя "печка" - калории, полученные от пищи. А значит, комфортное состояние организма правильнее всего поддерживать хорошо организованным питанием.

Теперь - о последствиях. Как же отразилось одиночное заточение на мне самом? Мишель Сифр в первом своём эксперименте находился в условиях большей изоляции и вчетверо больший срок. В результате он получил серьёзное нервное расстройство. Эксперимент в пещере Миднайт длился 205 дней. В результате - ухудшение зрения и серьёзные отклонения в психике. Сифр пишет: "... хотя прошло уже более двух лет после моего выхода из пещеры Миднайт, я ещё не оправился полностью от депрессии, явившейся результатом этого столь продолжительного испытания моей воли." Что же стало со мной после неполных двух недель отсутствия привычных человеческих контактов? Почти ничего. Только повышенная раздражительность в течение нескольких последующих месяцев. И ещё - я стал почти физически ощущать свои нервы. До эксперимента я как будто и не знал, что они у меня есть, а после стал чувствовать их напряжение и, как будто, даже их анатомическое размещение в организме.

Гораздо большую ценность для меня, как мне кажется, представляют изменения не биологического, а мировоззренческого характера. Чтобы объяснить их суть, необходимо проанализировать мои подземные переживания. Что же, собственно, происходило со мной в пещере? Кроме обычного для пещер набора стрессфакторов - холод, сырость, темнота, тишина и необычность интерьера - на меня действовало ещё и одиночество. В первые двое суток я не чувствовал никаких перемен в психике. Только на третий день я отметил появление навязчивой настороженности. При этом общение по телефону приносило заметное облегчение. Последнее подчёркивает решающее значение одиночества как стрессора в этих условиях.

Далее нервное напряжение стало неуклонно нарастать. На нервной почве возникли неприятные ощущения в области сердца. Начал ощущать тяжесть одиночества, периодически возникало состояние вялости и апатии. Интересно, что из глубин сознания начали выплывать детские страхи, всевозможные мистические образы. Требовалось значительное волевое усилие, чтобы избавиться, например, от ощущения того, что кто-то стоит в темноте за спиной и смотрит на тебя. Трудно было в такой ситуации заставить себя не оглядываться поминутно. К концу пятого дня я уже полностью "созрел", то есть был достигнут предел прочности моей нервной системы. И наступил кризис. Сознание, лишённое комплекса привычных раздражителей, взбунтовалось против навалившихся стрессов и породило световые и слуховые галлюцинации. Нервная система частично перестала выполнять свою управляюще-регулирующую функцию, в результате чего организм практически полностью потерял работоспособность. Мизерная физическая нагрузка стала мне вдруг не по силам. Через пару часов это состояние сменилось апатией. Ночной сон дал отдых, а утром я уже чувствовал себя нормально. Видимо, мозг, разрядившись столь неприятным для меня образом, спас свои клетки от разрушения.

Далее в течение нескольких дней я по совету врача принимал успокоительное (подлинное название того "антистрахина" мне и поныне неизвестно). Нервы заметно успокоились, работоспособность повысилась. Несомненно, свою положительную роль сыграл здесь и личный визит врача, общение с ним. Если бы не медицина, то далее события могли бы развиваться по примерно следующему сценарию: повторение кризисов со всё убывающими промежутками между ними и непременное серьёзное психическое расстройство в один из мрачных пещерных дней. Но, думаю, я бы вышел на поверхность, не дожидаясь столь грустного финала.

Но вскоре благотворное действие "антистрахина" пошло на убыль. Видимо, организм начал к нему привыкать. Страхи возобновились. Непрерывным кошмарным видением меня преследовало лицо Смерти - персонажа просмотренного накануне экспедиции спектакля "Прости" по повести Астафьева. Сознание, лишенное антропоморфных зрительных образов, начало генерировать их в сновидениях, из всех жанров отдавая предпочтение кошмару. Кульминацией явилась последняя ночь, показавшая сильное расстройство сна. Таблетки я к тому времени уже не принимал.

Подобные "причуды" психики, мягко говоря, были мне в новинку. Выяснилось, что у "слабонервного француза" Сифра нервы куда крепче моих. Стало как-то предельно ясно, почему люди не выдерживают одиночного заключения и нередко сходят от него с ума. Я бы, пожалуй, свихнулся. Но вполне возможно, что столь острая реакция на одиночество - лишь моя индивидуальная особенность, следствие высокой эмоциональности и образного склада мышления. За прошедшие после эксперимента годы мне неоднократно приходилось испытывать сходное расстройство сна, неизменно сопровождаемое эскортом ярких кошмаров. Обычно это случается со мной тогда, когда я оторван от близких мне людей. Даже многие тысячи сограждан в большом городе не могут ликвидировать этот дефицит общения. Это под силу только друзьям.

Тут я подошёл к главному, на мой взгляд, из приобретений той экспедиции. Я стал немного иначе относиться к людям. Причём, сначала внутренне изменился, а осознал это гораздо позже. Всё познаётся в сравнении, и я понял истинную ценность человеческого общения - тех незримых и, в общем-то, хрупких связей, соединяющих каждого из нас с множеством людей, встреченных на жизненном пути. Я понял, что без близких людей, без друзей человек просто не сможет жить полноценной жизнью. Эти связи - абсолютная ценность нашего материального мира. Человек, их лишённый - изгой, обречённый на гибель если не физическую, то моральную. И мне кажется, что благодаря той одиночной экспедиции я чувствую эти связи немного острее "нормальных" людей, не подвергавших себя подобному испытанию. Как это ни абсурдно прозвучит, но если бы каждый из нас провёл хоть несколько дней во мраке и одиночестве, то, несомненно, глубже познал бы себя, а отношения наши, возможно, стали бы чуточку теплее.

Ну - кто следующий?

Право на полет

"Право на полёт" - так первоначально хотел я назвать это документальное произведение, которое мой терпеливый читатель, надеюсь, смог дочитать до конца. После мне это название показалось излишне громким. И можно было бы не упоминать его вовсе, но тогда было бы не всё сказано, что хочется сказать в связи с той экспедицией.

Так что же породило столь странное название для столь "приземлённого" повествования? При чём тут полёт? Попробую объяснить.

У Альберта Лиханова я вычитал хорошее слово - "послевкусие". Оно отражает суть того психологического осадка, что выпадает в глубине нашего сознания после завершения какого-либо события и сохраняется там очень долго, нередко - всю жизнь. Иногда память не сохранит ничего из подробностей, но остаётся послевкусие событий.

Так вот, всё дело в послевкусии той экспедиции. Теперь, семь лет спустя, я прислушиваюсь к своему внутреннему восприятию тех важных лично для меня событий и пытаюсь найти какое-либо общепринятое понятие, достаточно полно и ясно отражающее мои теперешние ощущения. И, как это ни странно, нахожу наиболее близким ощущение свободного полёта, какой знаком, наверное, каждому по детским и - кому повезло - более поздним снам. Когда ты легко отталкиваешься и, перебирая в воздухе ногами, начинаешь подниматься всё выше и выше, и душа наполняется лёгкостью и восторгом, и всё холодеет внутри от понятного страха перед высотой, но всё равно не хочется, чтобы кончалось чудо, чтобы прекратился этот волшебный полёт, который можно передать только одним коротким словом: "Здорово!"

Видимо, неспроста поселилось во мне это ощущение. Видимо, есть всё-таки что-то общее между той экспедицией и полётами во сне. Ведь другие мои экспедиции почему-то не послужили начальным импульсом для рождения такого чувства, хоть и были нередко значительно результативнее и приносили мне немалое удовлетворение. Разница здесь, мне кажется, в том, что, в принципе, без этого эксперимента я (а наша секция - тем более!) вполне мог бы обойтись, как обходится всякий человек - существо прямоходящее - без способности летать. Те же научные результаты можно было бы получить даже быстрее, работая в пещере группой. Но мне очень хотелось осуществить эту идею - испытать себя на одиночество. И я её осуществил.

Так что же такое "полёт"? Полёт - это осуществление задуманного, рождённого мыслью, свободной от воздействия обстоятельств, от соображений практической выгоды, то есть чистым движением души. Пусть такой порыв покажется стороннему наблюдателю абсурдным, но если после всего совершённого в тебе остаётся ощущение полёта, - ты не напрасно тратил силы и время, ты летал, а это всегда больше любых затрат.

Прислушайтесь к себе! Мы уже почти совсем разучились летать и делаем только то, что считаем необходимым для благополучного течения нашей довольно однообразной жизни; то, что видится нам сквозь частокол здравых рассуждений; то, что диктуют нам обстоятельства и многочисленные обязанности, количество которых растёт лавинообразно вместе с нашим возрастом и постепенно окружает нас плотным неразрывным кольцом, внутри которого уже нет места для полного размаха крыльев. Мы вязнем в собственном практицизме. А может, мы просто забыли детские сны? Забыли или не знаем, что по-настоящему бывают счастливы только те, кто хотя бы иногда, изредка, хотя бы однажды в жизни отправлялся в полёт, расправив великолепные крылья мечты и большого желания. Да - именно желания, ибо, чтобы взлететь, нужно очень хотеть этого. Несомненно, счастливы только те, кому удавалось вопреки давлению обстоятельств наплевать на всепоглощающее "рацио" и взмыть в лишённое тверди пространство, удивляя и пугая намертво заякоренные души.

Как жаль, что многие вместе с детством теряют крылья, что устрашающе быстро и неудержимо растёт серая армия бескрылых людей, не сознающих, что в любом из нас, как бы ни были мы зажаты тисками будней, живёт и пульсирует вместе с кровью самое человеческое наше право - право на полёт. А взлетишь ты или нет - зависит, прежде всего, от тебя самого.

Огромное спасибо всем, кто помог мне взлететь!

Необычный "немецкий натек"

Памяти Евгения Ивановича Гуркало