На Пинежской земле прошел путь от новичка до идеолога Кулогорских исследований.

Влюблен и предан спелеологии до ... и более. Педагог по призванию, ученый по интересам, поэт и романтик.

Спелеология - дело само по себе уже необычное. Для нормального цивильного гражданина спелеологи являются, мягко говоря, слегка странноватой публикой. Но и в этой специфической среде встречаются порой ещё более чудаковатые особи, которые хотят в полном пещерном одиночестве "услышать голос бездны", чтобы потом, услышав его, резво рвануть наверх, радуясь каждому шагу, приближающему их к людям и солнышку. За полтора десятка лет в гуще архангельского спелеонарода обнаружилось всего четверо таких патологически стремящихся к уединению индивидуумов. Одному из них не повезло /?/, когда он, самолично и совершенно случайно раздавив сапогом единственные очки, в один момент практически лишился зрения и посему вынужден был покинуть своё подземное обиталище, оборвать хорошо подготовленный эксперимент над собственным рассудком. Другим повезло больше, и они отсидели-таки свои "срока" "на всю катушку". Вниманию читателя предлагаются дневники участников всех трёх этих одиночных экспедиций. Полагаем, что многим они покажутся интересными хотя бы уже потому, что это всегда забавно - наблюдать, как сходят с ума твои братья по разуму. Публикуемые ниже материалы живописуют этот увлекательный процесс, как он происходит в довольно суровых условиях северных пещер. Интересно и то, что все названные экспедиции проходили в одной и той же пещере /Водная или К-4/ и в одном и том же зале /Лагерный или Мишеля Сифра/.

От автора

Перечитал спустя много лет дневник своей одиночной экспедиции в пещере Водной (К-4), и показалась мне вся эта история достаточно интересной. И родилась мысль ознакомить своих друзей и товарищей по "Лабиринту" с подробностями тех давних уже событий.

Когда вы, дорогой читатель, прочтете последнюю страницу этой истории, то вряд ли в вашем сознании сложится образ Героя-человека, понесшего большие жертвы во имя блага других людей. Это трудно сделать, читая про сентиментальные слезы и психическое "расстройство", про суеверные детские страхи и кошмарные сны.

Жалею только, что дневник не передает во всей полноте красок моих не вполне обычных - с точки зрения повседневной жизни - переживаний и выражаю надежду, что мои немногочисленные читатели получат некоторое удовольствие хотя бы от того, что описываемые события происходили в таком им всем знакомом интерьере и среди участников есть немало знакомых имен.

Всем, наверное, знакома книга известного французского спелеолога Мишеля Сифра "В безднах Земли", изданная у нас в 1982 году. О Мишеле Сифре я услышал уже в первые дни своего увлечения спелеологией, в 1975 году. Сначала из уст Малкова Виктора Николаевича, с которым судьба свела меня в одной комнате общежития, а после из небольшой публикации в одной из центральных газет, где кратко излагалась суть и обстоятельства эксперимента "вне времени" в американской пещере Миднайт. Помнится, тогда эта информация вызвала у меня сложное чувство, куда входили и восторг перед сложностью и многообразием подземного мира, и преклонение перед дерзостью и мужеством его исследователей. Но никакого желания "примерить на себя" подобный эксперимент у меня тогда не возникло. Спелеолог-одиночка, забравшийся глубоко под землю ради науки, был тогда для меня просто одним из чудес только-только открываемого мной мира пещер - чарующей экзотикой геликтитов и пизолитов, романтикой пропастей и камнепадов, сладким звоном капели и металлического снаряжения. Спелеологи, все до единого, казались мне тогда людьми особенными и исключительными, способными на дела похлеще одиночного сидения во мраке. И я очень надеялся стать одним из них, но "самоуверенности" в себе не чувствовал. Мое тогдашнее благоговейное отношение к спелеологии выразилось в строчках:

Служба в армии, закалившая мой дух и проверившая интерес к пещерам, где я тосковал по Сотке, Кулогорам, пещерам Конституционной и К-5, благополучно закончилась в ноябре 1977года, и я стал одним из работников Карстового отряда, входившего в состав Юрасской геологоразведочной экспедиции. Таким образом, спелеология из мечты стала вдруг главным моим занятием, дающим не только моральное, но и материальное удовлетворение. Я был счастлив, будущее казалось прекрасным и удивительным.

Уже в январе-феврале 1978 года мне посчастливилось быть участником первой "глубинной" экспедиции в пещеру К-5. Именно в эту пещеру в 1975 году был мой первый "настоящий" спелеовыход. Это место моего спелеокрещения, первая большая пещерная любовь.

Тогда меня взяли в состав экспедиции ленинградские "политехи". Нас было четверо: Ваня Вяххи - руководитель, Лена Душина, Таня Тарасова и я - участники. Не буду описывать ту экспедицию подробно, а коснусь только некоторых моментов.

В К-5 мы работали из подземного лагеря, оборудованного в одном из небольших залов пещеры. Тогда я и обратил внимание, что капель, неустанно барабанившая по палатке и вокруг нее, не имеет постоянных временных интервалов между каплями. Не помню, чтобы мы делали тогда какие-либо замеры с часами в руках. Просто, когда живешь в подземном лагере, то через несколько дней уже знаешь некоторые капельные источники в "лицо". К концу экспедиции мы пришли к выводу, что периоды некоторых источников заметно изменяются день ото дня. И появилась мысль специально понаблюдать в подземке за капелью в течение хотя бы нескольких дней.

В 1978-79 годах Карстовый отряд работал в разных пещерных районах Пинежья. Но у меня лично был особенный интерес к Кулогорским пещерам. Работали в них тогда много, но все же бессистемно - большей частью тогда, когда не хватало спелеологических сил для работы в других пещерных районах.

Среди прочих дел мы занимались изучением периодических паводковых потоков в Кулогорских пещерах, напичкав их "датчиками направлений", по-простому именуемых "мышеловками". Надо сказать, что результаты тех исследований оказались весьма ценными.

Во мне все эти эксперименты разожгли исследовательский пыл. Хотелось разобраться в ярусах и мезоскульптурах, попытаться раскрутить непростую историю развития Кулогорских пещер.

Экспедиции 1979 года отличались одной особенностью - присутствием медиков-экспериментаторов в лице студентов 1-го Московского медицинского института. Возглавлял эту немногочисленную группу Александр Мишин, его постоянным напарником был Александр Юнин, третий член группы периодически менялся. Занимались они наблюдениями за состоянием здоровья спелеологов в различных условиях, делали даже анализы мочи и крови. Несмотря на некоторые неудобства, причиняемые нам медиками, большинству "подопытных кроликов" все это было довольно интересно. А, главное, эти регулярные "процедуры" убедили многих из нас в необходимости ежедневного медицинского контроля в экспедициях.

Позднее, когда идея одиночного эксперимента окончательно созрела, Мишин дал мне рекомендации по медицинской части программы. В дальнейшем они мне очень пригодились.

Окончательно идея одиночной экспедиции созрела осенью 1979г. после прочтения мной книги Сифра "Один в глубинах Земли". Пока дочитал книгу, пришло решение испытать самому "одиночное заключение". Помню, читая книгу, очень веселился по поводу излишней, на мой взгляд, эмоциональности и впечатлительности Сифра, лишившегося чувств при выходе на поверхность. Вслух смеялся над "слабонервными французами" и был убежден, что со мной ничего подобного случиться не может. Теперь-то я знаю, что в психологии это называется "неадекватной самооценкой".

Моего большого желания и самоуверенности было недостаточно для того, чтобы эта необычная подземка состоялась. Для безопасного сидения в пещере одного человека нужна группа обеспечения, способная гарантировать безопасность мероприятия. Кто-то должен постоянно помнить о несчастном, систематически выходить с ним на связь, обеспечивать необходимыми продуктами и материалами. Результатом жарких разговоров о законности и необходимости эксперимента была договоренность о проведении его параллельно с основной экспедицией Карстового отряда и архангельской спелеосекции.

Успех любой экспедиции определяется на этапе ее подготовки. Я подошел к этому вопросу серьезно и начал подготовку со свадьбы. Это важное для меня событие свершилось 5 января 1980 года. Моя молодая жена Люда горячо напирала на необходимость соблюдения всех мер безопасности в назревающей "спелеоавантюре". Мужчин еще больше тянет на подвиги, когда есть кому переживать за них, пока они проявляют свои мужские качества вдали от дома, и есть кому смотреть на них с восторгом после триумфального возвращения в уют семейного гнезда.

В подготовке экспедиции мне помогали чем только могли - обеспечили одноместной палаткой, надувным матрацем, примусами, канистрами для горючего и еще множеством других нужных для жизни под землей вещей. У меня был свой "фирменный" перкалевый изолирующий коврик, набитый пенопластовой крошкой. В ту пору он был единственным в секции и мне представилась возможность первому испытать его исключительные изолирующие свойства. Кроме того, мой брат Витя снабдил меня одноместным набивным спальным мешком, изготовленным по той же технологии. В той части пещеры Водная зимой устанавливаются отрицательные температуры. В иной год озеро покрывается прочным льдом, а по берегам растут симпатичные ледяные сталагмиты-лимончики. Кроме "шмеля" для обогрева палатки предполагалось использовать жировые коптилки самой примитивной конструкции. С помощью таких коптилок народы Севера не одно тысячелетие отапливали свои "спальные помещения". Забегая вперед, скажу, что две коптилки, поставленные по углам палатки, поднимали температуру в ней на 2-3 градуса. Имелся также туристский фонарь - широко известная конструкция из жестяной банки из-под кофе, под которой на металлических цепочках подвешивается крышка-подсвечник, плоский электрический фонарик и стандартный налобный светильник с боксом на три батарейки, блок сухозаряженных аккумуляторов. Одежда у меня была вполне обычная: три комплекта "шерсти", гидрокостюм, два комбинезона, сапоги, верхоньки и т. д. Особенным был лишь суперкомбез, сделанный мной на базе высотного костюма из гардероба летчика-истребителя (небольшой сувенир из армии). Я спорол с него все шланги и получился очень удобный комбинезон с эффектными молниями на всех мыслимых местах. Надевался он поверх шерсти под гидрокостюм для впитывания конденсата.

Главным вопросом, загнавшим меня под землю, была странная нестабильность режима некоторых капельных источников. Программа этого направления исследований включала три пункта:
а) измерение температуры воздуха у капельных источников на протяжении всего периода наблюдений;
б) наблюдения за изменениями интенсивности капежа разных источников;
в) определение суточного дебита разных источников.

Предполагался сбор воды из капельных источников для передачи в лабораторию на химический анализ.

Вторым разделом были микроклиматические наблюдения. Также хотелось понаблюдать за ростом ледяных образований. Еще одним направлением моих интересов были морфологические и гидрологические наблюдения. Я намеревался осмотреть все уголки пещеры с целью выделения доминирующего пещерообразующего процесса - коррозии или эрозии - на том или ином участке. В итоге хотел получить карту, на которой выделились бы зоны преобладающего застойного или проточного водного режима. Было также интересно узнать, что лежит под ногами, для чего предусматривалось вскрытие разреза пещерных отложений в разных частях пещеры. По гранулометрическому составу различных слоев можно проследить динамику водного режима полости.

В порядке медицинского самоконтроля я должен был дважды в сутки измерять температуру тела, частоту дыхания и пульса. Давление, увы, было просто нечем мерить.

Когда все необходимое было приготовлено, все планы согласованы, а билет в Пинегу лежал в кармане, я - признаюсь сейчас - вдруг осознал, что еду не на курорт и, что меня, возможно, ждут немалые трудности. Проще говоря, стало немного страшно. Но совсем чуть-чуть!

В Пинегу вместе со мной полетела Ольга Минина, чтобы помочь в подготовке груза и его заброске в пещеру. Пинега встретила нас тридцатиградусным морозом, великолепной тишиной и холодом выстуженной базы Карстового отряда.

За три последующих дня мы немного обжили базу, приготовили ее к приезду участников основной экспедиции. Ночью мороз достигал сорока градусов. По базе ходили не раздеваясь, в шапках и валенках. Чуть влажные руки мгновенно примерзали к железу дверных ручек. Почти Клондайк!

Согласно намеченному плану, 25 января все было готово к заброске. В последний вечер я, Оля и брат Витя посидели за столом, поговорили, попели наши песни, обсудили детали заброски. Напоследок решили прогреть косточки на жарко натопленной печи. Когда еще представится такая возможность!

Далее привожу мои дневниковые записи, сделанные под землей. Текст был подвержен легкой правке, но сохранил первичную наивность и искренность, а также легкий налет пижонства, в те годы мне вполне присущего.

После кошмарной ночи на раскаленной печке вставать было очень трудно. Головы у всех разламывались от недосыпу и жары. Утренние процедуры, а также завтрак из картошки с тушенкой немного взбодрили нас. После завтрака сразу же начали сборы под землю. Сложили оставшееся снаряжение в мешки. Получилось еще два с половиной транспортника. Всего получилось десять с половиной мешков общим весом около центнера.

Снарядившись, я, брат Виктор и Оля Минина стали на лыжи и пустились в путь к пещере Водной, обычно именуемой нами просто "К-4".

Было на удивление тепло после вчерашнего 40-градусного мороза. Все небо заволокло одним сплошным облаком, а солнце прожигало его своими лучами насквозь и висело в этом небесном тумане большим огненным шаром. Все в природе было спокойно и неподвижно. И я действительно почувствовал прощание со всем этим красивым миром. Уже стоя перед спуском в пещеру, еще раз взглянул на солнце и легонько кивнул ему.

В привходовом гроте пещеры мы быстро распотрошили рюкзаки, надели каски и светильники. Пригибаясь, потащили транспортники к большому гипсовому блоку, у которого планировалось установить "наружный" телефон. Передохнув там и обсудив организацию телефонной связи, пошли дальше.

Всю дистанцию - около 300 метров - прошли неожиданно быстро, за 70 минут. Транспортники сложили у северо-западной стены единственного достаточно просторного для подземного лагеря зала пещеры. Зал этот невысокий, средняя высота не превышает двух метров, но достаточно просторный, чтобы в нем разместить одну-две палатки и организовать кухню, склад продуктов и снаряжения, растянуть веревки для "сушки" гидр и комбезов. Половину зала занимают два озера, разделенных глинистым перешейком.

Немного отдохнув, Оля с Виктором потянули к выходу телефонный провод, а я занялся распаковкой и разбором снаряжения. Вскоре приглушенный грохот от движения моих товарищей затих, и я остался один в темноте зала.

Мешки опорожнялись один за другим. Постепенно все снаряжение было разложено по нишам и полочкам. Сделав все, что можно было сделать в одиночку, бросил на сырой песок верхоньки, сел на них, задул свечу и в полной темноте стал ждать заветного треньканья аппарата или прихода самих "связистов". Последние не замедлили явиться через два часа после ухода, голодные и возмущенные полным отсутствием связи. Они приволокли оставленный на входе "деликатный" транспортник, набитый кино-фотоаппаратурой и галетами.

Прибывшие сели на глиняный откос и категорически заявили, что натощак больше ничего делать не намерены. Пришлось спешно творить перекус с горячим чаем и халвой.

После того как совместными усилиями растянули палатку в зале сразу стало както уютнее. Попрощавшись без слез, снова разошлись по своим делам: ребята потянули к выходу второй провод, не надеясь на заземление, а я занялся дальнейшим благоустройством лагеря.

Ожидаемого звонка с поверхности все не было, на мои громкие взывания телефон отвечал лишь слабеньким бесцветным шипением. Сам аппарат, вроде бы, в порядке, трубка "продувается", звонок работает. Вышло контрольное время связи, а телефон безмолвствовал. Значит завтра утром, как условились, мне нужно будет отнести записку с информацией о моем самочувствии к "наружному" телефону. Таково было одно из требований техники безопасности.

Навел в лагере относительный порядок и занялся выполнением научной части программы. У ближайшего к палатке "южного" озера установил высокий штатив с развешанными на нем термометрами.

Это сооружение на моем научном жаргоне называется "термометрическим столбом". Выбрал наиболее удобные для наблюдения капельные источники и поставил под каждым по посудине для сбора воды. При этом выяснилось, что узкогорлые полиэтиленовые бутылки очень трудно установить точно под "струю".

Пришло время ужина. Сделал первую попытку сварить себе какао на сухом молоке. Как и следовало ожидать, получился почти несъедобный "коктейль" с молочными хлопьями. Кружку бурды осилил с большим трудом, остальное пришлось вылить за палатку - в мусорную яму. Червячка все-таки заморил.

После неудачного ужина залез в палатку. Распределил вещи по всей полезной площади так, чтобы осталось место еще и для меня. Наладил освещение и сел писать дневник. Пишется легко. Набивной матрасик, положенный поверх надувного, греет снизу как печка. Тепло!.. Правда, лежу я в тройной шерсти.

Температура в моем "оазисе" отнюдь не тропическая, - температурный столб у озера, в пяти метрах от палатки, выглядит так:
Н = 1,5м ------ +0,4 град.
Н = 0,8м ------ -0,2 град.
Н = 0,1м ------ -0,4 град.

Глина у озера уже начала прорастать ледяными иглами. Зима все глубже забирается в пещеру. У палатки температура чуть выше нуля, поэтому глина здесь мягкая. А все потому, что холодный воздух с поверхности проходит потоком в стороне от моего бивака. Он пересекает оба озера в "моем" зале и уходит дальше вглубь массива, в северо-восточную часть пещеры.

Электро-механический будильник "Слава" после транспортировки не тикает, как ему положено, а только жалобно попискивает и поскрипывает.

Однако через некоторое время он полностью восстановил свои тикальные способности. Стрелки показывают 23-30. Пора спать. Раздеваюсь и залезаю во вкладыш, затем в громко шуршащий спальный мешок. Снизу греют два матрасика. Пока тепло.

Перед сном, пока сидел писал дневник, сломал спиной заднюю стойку палатки. Один край палатки понизился, скаты крыши обвисли. Шнур, натянутый внутри палатки под самым коньком для подвешивания фонаря, часов и прочих мелких вещей, сильно провис, и его пришлось временно снять. Светильник со свечой стоит теперь на полу и мешает движениям. Завтра сделаю ремонт стойки. Да, жизненного пространства в палатке не очень много! Палаточку, наверное, лучше бы двухместную...

Одиночество пока не давит на психику. Иногда только вдруг напряженно прислушиваюсь к неясным звукам и шорохам. Посуда под капельными источниками выдает такие аккорды, что не соскучишься. Пока все нормально.

Ставлю будильник на 7-00. Отбой! Спокойной ночи, Коля!

Всю ночь просыпался от холода. Крючки, соединяющие края спальника, постоянно расстегивались. Приходилось в темноте на ощупь сцеплять крючки. И даже сам "очень жаркий" набивной пенополистироловый спальник в эту ночь грел почему-то плохо. В середине ночи догадался выдернуть из-под себя набивной матрасик и накрыться им поверх спальника. Стало теплее сверху, но потянуло холодом снизу.

Дело все, видимо, в том, что спать я лег почти натощак. Моей внутренней "печке" просто нечем отапливаться. Вот и крутился всю долгую ночь.

Снились мне в эту первую подземную ночь какие-то сны, весьма похожие на реальность. Например, лежу и слышу, как трещит костер у палатки, дежурный возле него хлопочет, но догадываюсь, что это сон, потому что в пещерах костров не бывает.

Проснулся по звонку будильника. Холодно! Даже зубы стучат. Одеваюсь и медленно вылезаю из спальника. В палатке - жуткая холодина! Руки-ноги сразу же окоченели. Колотун не проходит еще долго - калории на нуле.

Вскипятил на примусе чай на карстовой воде и выпил кружку этого маловкусного напитка.

Накропал на листочке сообщение о своем добром здравии и благополучии, а также некоторые соображения о возможных причинах молчания телефона, оделся и пошел к Блоку. На подходе "кукнул" на всякий случай. Никого нет. Осмотрел телефон. Все кажется в норме. Положил записку вместе с карандашом на телефон и поспешил "домой". С минуту на минуту должны прийти связисты.

Придя в лагерь, немного прибрался и за пару минут до назначенного срока приложил трубку к уху, стал ждать. Сначала в трубке что-то пошукало, потом пощелкало, потом зазвенел звонок вызова. Но больше ничего не прозвучало. Я громко кричал в трубку и крутил с разной скоростью ручку целых полчаса, пока, наконец, не прошел слабенький звук голоса моего брата Виктора. С большим трудом мне удалось понять, что нужно проверить питание моего аппарата. Проверил, и оказалось, что и на этот раз моя вечная рассеянность подложила мне свинью, - и я перепутал полярность подключения питания! Устранил ошибку и связь сразу же стала совсем хорошей. Договорились о вечерней связи и расстались довольные.

Наличие связи сразу же подняло настроение. В едином созидательном порыве отремонтировал стойку палатки, точнее, просто заменил ее на палку, подобранную на обратном пути от входа, воткнул у края озера мерную реечку, прокопал траншею через глинистый гребень, затрудняющий проход от палатки к озеру, а из полученного таким образом песчано-глинистого материала насыпал пешеходные дорожки: одну к озеру, а другую - к "месту не столь отдаленному". Затем сварил кастрюльку борща, поел, запил все чаем с халвой и занялся подготовкой спального мешка к выполнению "боевой задачи" Из спального мешка-одеяла сделал обычную "куколку", сцепив для этого крючки намертво плоскогубцами и прихватив нитками. Теперь можно надеяться на сон в тепле.

На вечерний сеанс связи пришел Николаев Юрий Иванович. Звонок застал меня в палатке. Пока я расстегивал палатку и попадал ногами в калоши, "Земля" давала уже повторный вызов. Поговорили с начальником о самочувствии, о последних новостях на базе. Меня порадовала хорошая весть о прорыве наших теток через ледяную пробку в пещеру К-2. Молодцы тетки! Наша школа! В конце связи договорились, чтобы завтра утром к "верхнему" телефону принесли аккумуляторы для киносъемки и для индивидуального светильника. "До связи, "Земля"! - "До связи, "Недра!"

После связи прошелся с мерной посудиной по капельным источникам. Суточный дебит у всех источников получился очень разный. Интенсивность капежа, кстати, тоже. У одних источников интервал между каплями не меньше минуты, у других - всего две-три секунды. Параллельно с этим провожу "грубую площадную термометрическую съемку" окрестностей лагеря. У озера уже установи"лась отрицательная температура.

Закончив наблюдения, вернулся в палатку. Чувствую что простуда прокладывает рельсы в мой организм: горло побаливает, во рту сохнет. Принял таблетку аспирина, разжевал таблетку стрептоцида.

Заметил, что временами впадаю в какое-то оцепенение. Лежу, смотрю в одну точку и размышляю о чем-либо. Отрываться от этого занятия, чтобы идти что-нибудь делать не хочется. Может, это следствие простуды? К звукам прислушиваюсь по-прежнему. Чувствую, что нервы несильно, но постоянно напряжены. После сеанса связи это напряжение ощутимо понизилось. Это уже интересно!

В намеченный срок пошел делать вечерние наблюдения за капелью и с большим огорчением обнаружил, что мои наручные электронные часы остановились. Секундомера теперь нет, а значит нет и возможности измерять интенсивность капежа. В расстроенных чувствах забрался в палатку и начал готовить молоко для больного горла. Пока возился с примусом, ногой нечаянно придвинул шерстяную шапочку к пламени жировой коптилки. Громкий треск горящей шерсти привлек мое внимание, и я успел выхватить добычу у жадного пламени. Ну вот! Ко всему прочему, еще и имущество попортил! Хорошо, хоть вовремя схватился, а то бы мне еще пожара не хватало. А шапочка оказалась вовсе и не шерстяной - смрад от нее получился очень даже синтетический!

Настроение упало куда-то совсем вниз. Но молоко пошло с большим удовольствием, несмотря на горечь примесей в карстовой воде. При работающем примусе в палатке устанавливается мягкий тропический климат, весьма приятный и полезный для организма.

Залезаю в спальник и устраиваюсь поудобнее. Выставил на будильнике время подъема и измерил температуру тела - нормальная. Отбой - 0-30.

Спал вполне нормально. Только под утро молоко, выпитое на ночь, стало все настойчивее напоминать о себе, я стал просыпаться и мелко дрожать, проклиная несовершенное устройство мочевого пузыря. Решил дотерпеть до звонка будильника. И звонок наконец прозвенел, но это был звонок телефона! Еще один "финт" моего склероза, - забыл перед сном нажать клавишу электробудильника. Вызов звенит все настойчивее. Я лихорадочно натягиваю на себя хоть что-то из одежды, расстегиваю палатку, впрыгиваю в калоши и, хромая на обе ноги, несусь к телефону. Проницательный ум пришедшей на связь Маши Гурьевой сразу же определяет причину моей задержки: "Что-то ты долго спишь!"

Я бессовестно вру, что уже давным-давно в поте лица "зарабатываю на хлеб". Маша, кажется, поверила! Обещанные аккумуляторы доставлены, можно их забирать. В свою очередь сообщаю, в каком районе сегодня буду работать. Выпросил у Маши часы с секундной стрелкой. "До связи!"

На душе досада по случаю просыпа. Влезаю обратно в палатку. Бодрящая окружающая среда способствует зарождению соблазна вернуться в теплое чрево спального мешка. Усыпляю совесть идеей проверить, будет ли теплее, если спать не совсем раздетым, а в одной шерсти. Осуществляю задуманное - стало немного теплее... Проспал до десяти часов, показалось мало. Перевел стрелку будильника еще на час вперед. Проснулся от громкого звука упавшего в воду камня. Как говориться, на этот раз мимо! Видимо, совесть в тот день куда-то вышла по своим делам, и я решил спать "до упора".

Но все в жизни имеет конец. В 13-45 развел примус и приготовил немного ракушек с тушенкой. С аппетитом съел все и запил компотом "Глобус" прямо через дырочку в банке. С чаем возиться не хотелось, с противным...

С утра собирался делать морфогенетические наблюдения, но после "лежания великого" все планы приказали долго жить. Несмотря на слабость от перележания оделся и отправился к дальнему телефону за Машиными часами. Ползти было тяжело. Надо меньше спать!

У телефона меня ждала целая куча вещей: аккумуляторы, соляная кислота в пузырьке, мешочек с манкой, два каких-то пакетика и элегантные женские часы в позолоченном корпусе. Взял часть и поспешил в лагерь - проводить очередные наблюдения за капелью.

Глыбы, упавшей в воду и разбудившей меня днем, нигде обнаружить не удалось. Все камни под водой, какие видно, лежат там давно - "припорошены" глиной.

Решил ударить по не проходящей слабости хорошим перекусом. Заодно испытаю парафиновую "кухню", приобретенную накануне экспедиции. Разгорелась она быстро, но работает она не лучшим образом. Думаю, копоти от нее хватит, чтобы перекрасить всю пещеру в черный цвет. Кроме того, парафин в поддоне бурно кипит и изливается на землю. Агрегат требует серьезной модернизации. Впредь буду разводить его только для кипячения чая на перекусах.

Перекусил, и настроение сразу улучшилось, - даже спел пару песен. Акустика в моем зале приличная, поется хорошо. Особенно часто душа просит спеть "Враги сожгли родную хату..." А мысли вращаются вокруг немалых проблем нашей молодой советской семьи. Да... эта пещера вряд ли подойдет нам для жилья...

Повздыхал еще немного и сходил за оставшимся грузом. Попутно смотрел морфологию отдельных участков. Местами очень интересные вещи наблюдаются. Завтра непременно займусь этой частью пещеры. Хватит сачковать!

В лагере проверил принесенный киноосветитель. Вот это свет! В буквальном смысле "раздвигает горизонты" - пещера вся преображается, стены как будто отдаляются и становятся белоснежными. Вода - хрусталь, каждый камень на дне виден с подробностями. Все краски ярче, и их гораздо больше, чем мы обычно видим в тусклом свете наших налобников. При таком освещении мой зал может успешно конкурировать даже с Новым Афоном!

Питание для киносвета работает отлично. Проверил работу аккумуляторов, подключив их к шнуру налобного фонаря. Свет приличный, но и вполне обычный - с киноосвещением не сравнить.

Мои занятия с электрооборудованием прервал телефонный звонок. К моему великому удивлению, на другом конце провода был Валера Лускань! Еще несколько дней назад в городе он очень сокрушался, что не сможет вырваться в экспедицию. Но, видимо, не вынесла душа...

Поговорили с Валерой, а потом трубку взяла Алла Инбер - врач экспедиции. Доложил ей обстановку по части охраны здоровья во вверенной мне пещере, взамен получил несколько полезных советов и массу наилучших пожеланий. После связи настроение поднялось на должную высоту.

В 21-00 собрал данные по дебиту капельных источников. Во всех сосудах воды оказалось меньше, чем вчера. Мм-д-а... Любопытно...

Сел писать дневник. Ох и длинное же это дело! Отнимает не менее трех часов в сутки. Писать кратко - рука не поднимается, сам же потом жалеть буду. Нет, уж лучше собраться с силами и писать, писать... Как Ленин в Разливе.

Ужин решил устроить как в буфете - сухой и холодный. Поел немного сала, проглотил шоколад и запил все венгерским компотом.

После "вечернего режима" (так я называю наблюдения за капелью) залез в палатку "насовсем". Умылся перед сном. Зубы хочу попробовать чистить жевательной резинкой, - в озере вода уж больно холодная! От некоторых притопленных камней по воде начинают расходиться в разные стороны ледяные иглы зарождающихся заберегов. Скоро буду воду из проруби черпать!

Кажется, появились некоторые изменения в психике. Выражается это во все возрастающей нервной напряженности. Покидая палатку, всякий раз обязательно осматриваюсь, хотя знаю прекрасно, что никого кроме меня самого здесь нет. При работе вне палатки стал часто и без нужды оглядываться, и вообще, как-то не очень хочется находиться в полной темноте. Пока эти новшества моей психики полностью мне подконтрольны и видны, пожалуй, только изнутри. Впрочем, со стороны смотреть некому ... В палатке чувствую себя вполне спокойно. После вечернего медконтроля - отбой 1-30.

Спал мало, всего шесть часов, но выспался. Лежа снял обычные медицинские параметры организма. Палатка немного прогрелась от свечки: +3С. Какие-никакие, а все-таки плюсы! Сделал режим капели и бодренько взялся за приготовление завтрака.

На утреннюю связь пришел Виктор Малков, сообщил, что принес мне почту "от народа". Народ сегодня собирается в К-2. Хорошо людям! Говорит, что после рекогносцировки стало ясно как божий день, что К-2 тоже "дна не имеет". Сообщил ему о своем самочувствии, просил передать всем привет от меня. "До связи!"

После завтрака прошелся от лагеря к привходовому телефону на предмет морфогенетических наблюдений. Хотел также наметить места закладки шурфов. Что удивительно - отложений почти нет! Есть несколько высыпок щебня, который меня не интересует, а водно-механических отложений почти нет. Какие-то жалкие сантиметры, - копать нечего. Если и дальше так пойдет, то я могу остаться без работы.

Вернулся с выхода как раз к обеденным наблюдениям. Капель капает, время тикает.

После обеда решил писать дневник, а потом заняться фотосъемкой. Но навалилась какое-то странное для меня совсем не характерное состояние, близкое к апатии. Часа два-три ушло на простое лежание с вялым шевелением мозгов и плохим настроением. Да-а, тяжеловато, однако, без друзей-товарищей! Эксперимент уже не кажется мне очень уж интересным, а все намеченные работы - просто идиотскими. Воистину - "человек - существо общественное"...

С таким хилым настроением взялся за фотосьемку. Зарядил цветную пленку и сделал несколько пробных снимков со вспышкой. Сумлеваюсь я, что фотография получится...

На вечерний сеанс связи пришел брат Виктор, принес привет от жены. Мелочь, а приятно! Она собирается съездить на выходные в Ленинград, а я тут один... позабыт, позаброшен... Завтра непременно напишу ей письмо.

Постоял у озера в задумчивости. Зима упорно берет свое - уже по всему берегу бугорки глины, чуть возвышающиеся и потому обдуваемые ветром, покрываются сетью трещин, заполненных льдом. Противоположный край озера уже метра на полтора зарос заберегами в виде огромных - до 15 сантиметров в поперечнике - снежинок. Это совершенство форм - плод свободной кристаллизации на спокойной поверхности. Может быть, скоро моя капель начнет потихонечку растить сталагмиты? Скорее бы! А то все "кап" да "кап"...

Вечерний режим показал интересную особенность пещерной капели: одни источники, капающие в озеро, практически не изменились, а источники под "камином" заметно увеличили свою интенсивность. Наличие таких интересных изменений поднимает энтузиазм наблюдателя и вселяет в него надежду на небесполезность усилий.

На ночь организовал некое подобие отопления: поставил одну жировую коптилку. Надолго, конечно, не хватит, но часа два, пока я засну, должна продержаться. Вообще-то, пока в животе работает "печка", не страшен никакой пещерный климат. Но если калорий нет, то кутайся - не кутайся, все равно не поможет. В сытом состоянии я полтора часа сидел на камне почти не двигаясь (писал дневник), и даже ноги не замерзли. А днем, в период особенно активного сачкования, мои ноги в шерстяных носках и в теплом спальнике были подобны двум ледышкам, торчащим из медленно остывающего тела. "Главное - вовремя подкрепиться!" - золотые слова! Отбой - 0-20.

Будильник прозвенел в 7-30, но меня хватило только на медконтроль. После измерений и подсчетов решил поспать еще минут сорок, полагая, что за это время режим капели измениться не должен. Проснулся по второму звонку будильника, медленно оделся. Из палатки выбрался только к телефонному звонку. Пришел Юрий Иванович. Обсудили планы на день. Расспросил его о перспективах в К-2. Интересно: огромная галерея (теперь это участок Кулдарьинского канала) заканчивается сифоном! Хотелось бы мне на нее своими глазами взглянуть...Да, выбирая одно, мы неизбежно теряем другое, и как много на нашем пути ошибок! Но в данном случае, если переиграть, я бы все равно сделал тот же выбор, - новые галереи в практической спелеологии были, есть и будут, а здоровье наше с годами тает как парафин. Как говорится, глупости надо успеть совершить в расцвете физических и духовных сил.

После связи собрал данные по капели, залез в палатку и вместо того, чтобы писать письмо жене, завалился спать "еще на часик". Через часик я переставил будильник еще на час и поэтому встал только в 11-00. В принципе, по условиям эксперимента, я имею право делать то, что мне в тот или иной момент хочется. Но ведь и работать когда-то надо, программу выполнять! Иначе потом совесть замучит, что самым примитивным образом провалялся в палатке все двенадцать дней.

Сварил полную кастрюльку макарон с целой банкой свинины, вскипятил чай. Еду готовил на примусе, потому что далекая от совершенства парафиновая кухня отбивает у меня любой аппетит. Я готов сидеть на сухом пайке хоть целую вечность, лишь бы не видеть, как этот "паровоз" коптит первозданную чистоту сводов!

После еды, полный творческих сил, стал писать письмо молодой жене. Пока писал, пришло время наблюдать капельные источники. Отнаблюдал и резво засобирался на работу. На сегодня запланировал морфогенетические наблюдения в северовосточной части пещеры. В том районе довольно глубокая вода, поэтому надел штаны от нового гидрокостюма. Думаю, смогу пройти без рубашки. В худшем случае, намокнут рукава. Настроение хорошее, хочется активных действий. От вчерашней апатии не осталось и следа.

Работалось нормально, только в первые же минуты промочил рукава, когда обползал огромные высыпки щебня, почти полностью перекрывающие ход. По целому ряду признаков видно, что пещера имеет многоярусное строение, и, похоже, сначала они развивались независимо, а потом уже произошло их слияние. Интересно, подтвердятся ли эти наметки в северо-западной части пещеры? Досмотрел все, записал и поспешил на вечернюю связь.

На вечернем сеансе попросил Юрия Ивановича прислать на следующий раз к телефону Аллу Инбер, секционного медика, для консультации по части сердца. Начальник дал мне несколько полезных советов, вычитанных в какой-то популярной брошюре. Я успокоил его, сказав, что со мной, в принципе, все в порядке, ничего страшного, и что нет необходимости снимать завтра Аллу с выхода в К-2. Договорились, что медик придет на связь послезавтра.

Разогрел утренние макароны, попил чайку, с ужасом еще раз отметил, как много у меня останется несъеденных продуктов и занялся измерением дебита моих подопечных капельных источников.

Весь вечер писал дневник. Кажется, я уже освоился на своей территории, уже нет нервного напряжения первых дней. Человек привыкает ко всему. Капель иногда создает такие сочетания звуков, что мое услужливое воображение невольно рисует в сознании небольшого зверька, вроде ондатры, который играет на берегу с моей каплесборной посудой, плещется на мелководье, почесывая мокрое брюшко передними лапками. Но зверей здесь нет, и даже вполне в этих условиях возможной рыбы не видно. Лишь только одни рачки-бокоплавки изредка попадают в неяркий круг света от моего налобника и то спешат сразу же "лечь на грунт" и затаиться. Один, совсем один... Днем никак не мог сообразить какое сегодня число - 30 или 31 января?

Почистил зубы щеткой с пастой. Вода в озере очень холодная. Лучше жевать резинку, а то придется из пещеры прямо к стоматологу бежать. К ночи горло заболело сильнее, поэтому пришлось поставить на ночь горчичники на икры ног. Надеюсь ,что поможет. Эх, не развалиться бы!

Дневник писал до 23-30, после чего, сделав режим-ные и медицинские наблюдения, завалился спать. Отбой - 0-10.

Проснулся сам от мысли, что забыл перед сном поставить на нужное время будильник. Было 6-40, поэтому поставил стрелку на 8-00 и с чувством исполненного долга завалился спать.

С подъема, пребывая в полусне, провел обычный цикл наблюдений, затем оделся и вылез на свет божий. Впрочем, приведенное название с большой натяжкой подходило к встретившему меня холодному и сырому мраку. Занялся капелью.

Связь немного задержалась. Пришел Малков, подробно расспросил о здоровье, о работе, затем передал трубку Алле. Я подробно доложил ей все симптомы моей "сердечной аритмии". После короткого совещания на том конце провода заявили, что завтра ко мне придет Алла, чтобы сделать медосмотр. Я запротестовал, потому что все мои хвори явно идут на убыль. Они с большим скрипом согласились никого не присылать, если к вечеру все пройдет. На том и порешили.

После разговора я бодренько донаблюдал капель и принялся за завтрак. Кровушка быстрее побежала по жилушкам. Прибрался немного в палатке - подмел пол, подкачал надувной матрасик и засел за дневник.

Воздав некоторую часть дани летописному жанру, занялся повторной термометрической съемкой лагерного зала. Хоть берега озера и обросли льдом, но последние два дня, по-моему, происходит некоторое потепление здешнего климата, примерно на две десятых градуса. Температура воздуха у палатки теперь составляет +0,5 градуса. Прошлой ночью, кстати сказать, совсем не мерз, и утром вставать было легче, чем обычно. Это является признаком адаптации, либо следствием калорийного ужина.

Писал дневник, а после 15-00 сходил к наружному телефону. Особенно не спешил, но по приходу в лагерь почувствовал слабость. Сердце - будто снопы молотило. В висках стучит, явственно ощущается аритмия. Ну, себе думаю, тяжелый случай! В таком плохом самочувствии снял обеденный режим капели.

С обедом решил не возиться - бухнул в кастрюльку две банки "минтая бланшированного в масле", разогрел, съел сколько смог, запил двумя кружками молока.

После обеда решил заняться киносъемкой. Два часа бегал по лагерному залу, включал-выключал свет, заводил-наводил кинокамеру, а отснял всего одну сторону ролика - 7,5 метров пленки. "Профессий много, но прекрасней всех кино..." От кинохлопот настроение улучшилось. Впрочем, ненадолго...

Посмотрел на часы и удивился: уже 20-05, а на связь никто не выходит. Посидел немного у телефона, подождал, потом, на всякий случай, покричал в трубку, покрутил ручку вызова. Но все мои действия были напрасными, - "Земля" безмолвствовала. Начал вспоминать утренний разговор, в надежде вспомнить что-нибудь о переносе или отмене связи. Нет, вроде, не было такого уговора ... Наоборот, я должен вечером доложить о своем самочувствии. В 21-00 еще покричал и покрутил, потом еще. Заработала фантазия: я, видимо, где-то провод оборвал, когда утром ходил. Связной пришел, не добился связи и побежал народ на спасы поднимать... Сейчас толпа прибежит спасать, и всем будет очень нехорошо. Выходить навстречу ребятам смысла нет: пока я доберусь до выхода, они уже могут прибежать, а если уж придут, то легче будет им туда-сюда сбегать по пещере, чем мне в моем нынешнем состоянии. Да и связь еще, возможно, заработает. Может, просто закрутились там да и забыли про меня. Вспомнят - придут.

Чтобы отвлечься, взял лопату, начал носить песок и посыпать дорожку от палатки к озеру. Поработал пять минут, чувствую - дела мои совсем плохи: сердце прыгает, как ему хочется, в висках будто молоты бухают, в коленках от слабости дрожь начинается. При этом ни капельки не вспотел от такой явной физической перегрузки. Странноватая реакция организма на "пахоту" на уровне ковыряния в детской песочнице!

Сел на "пенёк", достал часы, считаю пульс - 102 ... Посидел, пытаясь успокоиться. Но пульс ниже 90 ударов не снижается! Сижу, в глазах тоска... Народ придет, и самое время будет проводить спасработы.

Взял лопату, опять начал носить песок. Вдруг показалось, что в телефонном аппарате что-то звякнуло. Буквально рухнул к аппарату, схватил трубку, стал кричать. В ответ - тишина... И тут началось то, что, наверное, называется "приступом отчаяния". Поднялся от телефона, меня шатает, в голове мечутся острые осколки самых нелепых фантазий... Представилось вдруг с предельной очевидностью, что база Карстового отряда сгорела, и народ не пришел на связь потому, что занят тушением пожара. Вдруг захотелось немедленно ползти к выходу, бежать на базу, но сообразил, что у входа нет никаких теплых вещей, а на поверхности сильный мороз. Тут у меня, как я сейчас понимаю, начались слуховые и зрительные галлюцинации. Пещера наполнилась вдруг какими-то неясными шорохами и звуками... Я начал беспомощно и затравленно озираться. Всякий знакомый предмет, когда я наводил на него свет и взгляд, сперва представлялся мне каким-то неясным туманно-размытым призраком, и только через какое-то время принимал естественные очертания примуса, штатива, банки и так далее. В душе - ужас животный! Короче говоря, кошмар! В полной панике озираюсь по сторонам, прислушиваюсь к каждому рожденному воспаленным сознанием звуку... Потом говорю себе: "Стоп! Что же это с тобой делается такое?! Спокойно!!!" Сознание как бы раздвоилось: одно бредит, другое при этом вполне ясно сознает, что все это "от нервов", что это пройдет. Пить сразу сильно захотелось, тепло стало так, что ноги в сырых сапогах жарко запульсировали.

Взял себя в руки, решил отвлечься бытовыми заботами. Развел примус, бензин не жалею - все равно завтра выходить! Выпил две кружки горячего и очень крепкого чая. Кстати, любопытная деталь, - когда работал примус, я совершенно отчетливо слышал тихое многоголосое пение, а потом еще звук далекой трубы: "Та-та-та-та-тата!" А в тишине мне постоянно слышался какой-то шум, похожий на шум далекого поезда. Я попытался разобраться в этих странных "звуковых эффектах". Пела, судя по всему, крышка кастрюли - очень тонкий инструмент!

Пока пил чай, немного успокоился, но нервное напряжение высоко по-прежнему. Плохо и тревожно.

В начале двенадцатого сделал режимные наблюдения и полез в палатку спать. Состояние организма какое-то странное - лежу поверх постели с голым животом и хоть бы пупырышками покрылся! Очень этому удивился. Медконтроль показал, что все в норме. Это особенно удивительно после того, что со мной было каких-нибудь два часа назад.

Погасил свет. Пока засыпал, подумал: "Странно, откуда во мне эта уверенность, что завтра нужно выходить на поверхность?" Если со связью все в порядке, то и со мной ведь тоже, в принципе, ничего особенного не произошло. Ну случился первый в жизни нервный срыв. Так ведь не последний же! Я ведь не свихнулся. Ну в крайнем случае завтра вызову Аллу для осмотра. Утро вечера мудренее...

Спал ночью до 4-00, потом ворочался и думал до 6-00. Затем опять спал с частыми пробуждениями. Один раз проснулся от звука упавшего камня. Выспался и самочувствие нормальное. На утренней связи подтвердил вызов врача. Вчерашнее отсутствие связи объяснилось тем, что Оля Добрынина, собираясь на связь, забыла взять с собой батарею питания для телефона, которую связные носят с собой всякий раз, опасаясь ее разморожения. Эх, знала бы Оля, чего мне вчера ее забывчивость стоила!

После связи занялся завтраком, рассчитывая на "медперсонал". Пока варился борщ, я попытался восстановить в памяти и отразить на бумаге события вчерашнего вечера. Вчера я, понятно, был просто не в состоянии что-либо записать. Кое-что записал, хотя помнится все очень смутно. Покажу дневник Алле, интересно, что она скажет?

Только хотел залезть в палатку, слышу - шум, кто-то идет. "Кукнул" для проверки - вдруг галлюцинация! - отзыв тот же. Значит Алла, значит медицина не дремлет! Вылез ей навстречу. Очень приятно было видеть человека, а такого симпатичного - особенно. Врачу после ходьбы было очень жарко, поэтому она начала поспешно снимать с себя многочисленные свитера и жилетки. Спасая от вполне вероятной в нашем климате простуды, я пригласил ее в палатку, усадил на самое почетное и удобное место и пообещал в самом недалеком будущем напоить горячим чаем с шоколадными конфетами и халвой.

Алла рассказала мне последние новости с базы. О работе рассказала, о начальстве, то-сё, пятое-десятое... Потом настал мой черед рассказывать. Сунул ей дневник, сам сижу - за лицом наблюдаю. Доктор наша сначала улыбалась, потом, смотрю, улыбка постепенно с лица пропадает. Дочитала и говорит: "Пошли на базу!" Тут я ей разъяснил, что, как и почему, по моему дилетантскому разумению, со мной все эти странности случились. Рассказал еще кое-какие подробности своей пещерной жизни. После разговоров она послушала меня через свои шланги, обстучала, осмотрела, но ничего плохого не обнаружила. Было отмечено также что сегодня у меня полностью отсутствует сердечная аритмия, нервы тоже в полном порядке. Видимо вчера нервная система как следует разрядилась, и теперь стрелка нервного "напряжёметра" покоится где-то возле нуля. В конце концов порешили, что при ухудшении я опять вызову врача или выйду на базу сам, для чего ко входу будет доставлено необходимое снаряжение. Мне было предписано принимать "антистрахин", оставлены валерьяновые капли и сода для полоскания горла.

После всех этих разговоров о здоровье мы перешли к "неофициальной части" нашей встречи. Я внес горящий примус в палатку и поставил чай. Все имеющиеся в наличии сладости были изъяты из запасников и разложены перед прекрасной дамой, которая в это время старательно переносила в свой блокнот симптомы моего вчерашнего приступа.

Попили чаю, поговорили немного, и гостья засобиралась домой - через час истекал контрольный срок. Тепло простились у "пограничного столба" - огромной глыбы, - и наш милый врач, держась телефонной линии, поспешила на базу.

А я опять остался в полном одиночестве на берегу холодного озера. Ох, как хочется к людям! Сегодня как раз половина моего срока. Осталось еще шесть дней, которые, предчувствую, будут стоить мне недешево...

Было немного грустно, и я решил слегка развлечься. Начал опять как вчера, ковырять песок и насыпать дорожку. Хотелось посмотреть, что из этого получится. Никакой слабости не почувствовал, все нормально. После писал дневник, затем пошел определять суточный дебит капельных источников. Прошелся с мензуркой по четырем банкам, переливая накопившуюся за сутки воду, записал полученные данные. Вот и вся работа.

День, считай, прошел, а я последний раз нормально ел аж утром. Примус теперь у меня работает прямо в палатке, если я сам в ней нахожусь. Берегу здоровье по совету врача. Разогрел борщ и съел. Ну и кислятина же этот борщ в банках! Больше не буду его варить, иначе мне грозит смерть от изжоги задолго до надвигающегося сумасшествия.

Выставил из палатки весь кухонный инвентарь и решил устроить себе небольшую гигиеническую воздушную ванну, а то ведь почти неделю живу, не снимая шерсти. Прибавил жару регулятором примуса, после чего сбросил с себя все до нитки. Не Рио-де-Женейро, конечно, но жить можно. От примуса тепло, а от стенки бок мерзнет. Обложился с "теневой" стороны ковриком и теплыми вещами. Стало лучше. Давненько мне так хорошо не было. Имеет право простой советский отшельник на положительные эмоции в совсем небольшом объеме? Имеет!

Проснулся по будильнику в полдвенадцатого - жара! Во рту пересохло, пить хочется, но нечего. На холод выползать не хочется, а надо. Всунул свое разомлевшее тело в обычные три слоя шерсти и отправился считать количество капель за одну минуту рабочего времени. После режима вернулся в теплую палатку. Залез в спальник, совершил вечерний медицинский "намаз" и удовлетворенный его результатами отошел ко сну, задув все осветительно-отопительные приборы. Крана, который нужно завернуть для прекращения изрядно надоевшей капели здесь, увы, не предусмотрено...

Отбой - 0-45. Вечерней связи, как условились, не было.

Проснулся по звонку в 8-25. Спрашивается, зачем ставить будильник на 7-30, если все равно из палатки выползаешь в полусонном состоянии только к половине девятого? Для моих наблюдений за капелью, в принципе, не так уж и важно, в восемь или в девять часов будут делаться замеры. На итоговый график это не повлияет.

Сделал "медицину". Все отлично. А главное - это олимпийское спокойствие на душе! С самого начала эксперимента не было во мне такого спокойствия. Не иначе, "антистрахин" действует.

На связь пришла Люда Деснева, принесла мне шубницы и штормовку - на случай моего экстренного выхода на базу. Расспросил ее, как ей наши пещеры. Люда ответила, что все хорошо и отпуском своим она очень довольна. Сегодня она уже улетает. Пожелал ей "мягкой посадки".

Воспитание не позволяет выбросить качественный продукт, поэтому пришлось доесть вчерашний борщ. С чаем решил не возиться. Залез в палатку, намереваясь писать дневник, но мысли ушли куда-то в сторону. Лежал и думал. Похоже, "антистрахин" переключил мое сознание преимущественно на внутренние раздражители. В душе сплошная лирика, сердце сочится крупными слезами одиночества и тоски. "Где же ты?... Где мне искать твои следы?..." Незаметно уснул.

Проснулся - хочется пить. Вылез из палатки. Решил сотворить "большой чай", а потом приступить к работе. Сколько можно валяться? Пока грелась вода, собрал в кучу первую партию ненужных вещей для отправки на поверхность: плитки парафина, молоток, рыбные консервы, использованные батарейки, запасные аккумуляторы. Слил остатки бензина и бросил пустую канистру в общую кучу.

Сижу - пью чай... Душа по-прежнему тоскует и требует выхода давящему ее чувству. И плывут, и разносятся под гулкими сводами разрывающие сердце слова "избранной лирики": "Под музыку Вивальди...", "От прощанья до прощанья..." и пр., пр., пр. Но кульминацией момента были чистые слезы всеобъемлющей жалости не то к себе, не то ко всему человечеству, наполнившие вдруг глаза в какой-то из наиболее трогательных моментов песни. Я даже петь перестал от неожиданности. Слезы!? Как же все-таки глубоко связаны все наши действия и поступки с состоянием нервной системы! В ритме обычной жизни мы не чувствуем этого во всей полноте, - слишком много раздражителей одновременно владеют нашим вниманием. А здесь, среди мрака и холода, остаешься один на один с самим собой и понимаешь вдруг, что не все в тебе подвластно велению разума, не все из происходящего внутри тебя осознаётся и контролируется сознанием. Начинаешь вдруг во всей полноте постигать банальную истину, что ты есть о р г а н и з м - частица природы, живущая по ее таинственным законам. Чувствуешь, как что-то глубинное, доисторически мудрое наблюдает изнутри за твоими "разумными" действиями, снисходительно позволяет тебе делать иногда большие и малые глупости, но бдит и, если необходимо, может выключить перенапрягшийся разум, как это и было, наверное, вчера. Мозг спасает себя от разрушения. Обычный обморок - защитная реакция организма, и это не я первый догадался. Истины достаточно банальные, но здесь все это острее чувствуется, потому "как есть на то причины". Сейчас уже не помню, какие именно слова вышибли у меня слезу, знаю только, что пелись они мной не раз и раньше, но такого сильного действия на психику не оказывали.

Выпил почти литр чая, сказал себе спасибо и, не переставая удивляться какому-то противоестественному душевному спокойствию, начал собираться на работу. Сложил всё отобранное лишнее имущество в транспортник, наладил к каске свет и, благословясь, двинулся к выходу. К телефону вышел за 30 минут. Скорость, учитывая тяжелый мешок, вполне приличная.

Возле аппарата лежала свёрнутая штормовка, в ней - рукавицы-шубницы. Всё - как обещано. Немного посидел, отдышался. До обеденного "режима" оставался ещё целый час, поэтому на обратном пути решил смотать брошенный ленинградцами в позапрошлом году телефонный провод, чтобы не путался под ногами, не мешал. Прошёл весь путь, наматывая медный провод на рукавицу, за сорок минут. Да, неплохо бы с руководителей экспедиций брать расписки с обязательством не оставлять в пещере ничего постороннего и не выносить минералов, а то ползай тут за ними - мотай проволоку!

Сегодня надо осмотреть северо-западную прибортовую часть пещеры. Надеваю гидроштаны и мокрый комбинезон. План пещеры и всё для записи решил не брать: район небольшой и вполне знакомый. Всё отмечу и запишу после возвращения в лагерь. Задул свечу и, минуя телефонный аппарат, полез через шкуродёр к Трубе. Вода была только в самом начале хода, дальше я полз по краю высыпки, где было только просто сыро. Внимательно осматривая свод и стены, читая на них "азбуку" неровностей, прошёл до самой Коррозионной камеры. Здесь, в одной из обвальных стен, есть хитрый шкуродёрный проход через завал в неотснятую ещё нами часть пещеры. Ввинтился между глыб, прошёл шкуродёр и занялся осмотром этого участка полости. Скульптуры здесь читаются плохо, направление течения паводковых вод определить трудно. Заканчивается всё двумя непроходимыми наклонными каналами напорно-эрозионного типа, довольно круто уходящими в воду. Зона прибортовая и, судя по всему, именно отсюда происходит питание пещеры паводковыми водами. Похоже, что через такие вот напорные каналы вода из озёр на поверхности проникает в пещеру и отсюда идёт дальше - вглубь массива.

Труба вывела меня в северо-западный район пещеры. Здесь меня интересует сравнительно узкий меандрирующий ход, идущий к борту. Иду по нему, осторожно преступая через глубокие зияющие провалы, заполненные кристально чистой водой, внимательно осматриваю свод и стены. Свет мой уже изрядно подсел, поэтому приходится спешить. Тут я заметил что-то интересное: в самой верхней части хода, извиваясь вдоль его оси, тянется вскрывшийся явно снизу (!) эрозионный канал, наполовину заполненный красноватым алевритовым материалом, переслаивающимся твёрдыми корочками. На своде этого древнего канала - чёткие скульптуры эрозионной проработки! Любопытная деталь, резко меняющая мои представления о механизме образования ходов подобного типа. Здесь надо внимательно смотреть и больше думать. В следующий выход в этот район нужно будет взять образцы отложений из этого реликтового канала.

Назад, к лагерю, возвращался через Трубу. С ней тоже пока не все ясно. Как она, к примеру, работает в общей системе водообмена в настоящее время? Как и когда образовалась?

В лагере все нормально. До вечерней связи еще почти полчаса, успеваю раздеться. Звенит звонок. "На проводе" вместо обещанного Юрия Ивановича была Оля Минина. Очень приятно слышать голос "стойкого товарища по оружию с первых дней нашей борьбы". Она пришла без рюкзака, но транспортник , вынесенный мной к телефону, грозится забрать. Поговорили "за жизнь". Потом Оля рассказала про пробные учебные "спасы", где она участвовала в роли "жертвы". Распрощались очень тепло и сердечно. Хорошая девушка Оля. Отошел от телефона, склонился над примусом и вдруг вспомнил, что ни слова не сказал связной про бензин. Рванулся к телефону в надежде, что Ольга не успела уйти, крутанул ручку вызова и заорал в трубку: "Земля ! Земля-а-а!!!" Через несколько секунд в трубке послышались щелчки, - Оля питание подключает, - успел! Сказал, чтобы завтра утром принесли бензин. "До связи!"

День получился насыщенный. Мой почти новый комбинезон явно мне тесен, поэтому с выхода вернулся с оголенным правым боком, - комбез лопнул по шву. Зашивать бесполезно, порвется опять. Ростом он для меня не вышел.

Действие "антистрахина" начало подходить к концу где-то около семнадцати часов. Опять нарастает нервное напряжение, опять прислушиваюсь к пещерным звукам, беспричинно оглядываюсь. Вновь заработало мое достаточно развитое воображение. Уже перед сном вспомнил вдруг и представил во всех красках жуткий эпизод из "Царь-рыбы" Виктора Астафьева - с медведем и оторванной головой. Чисто животный страх захватил вдруг мое сознание. Я боялся медведя! Боялся, каждой клеточкой ощущая свою полную перед ним незащищенность!... И это - глубоко под землей, в палатке, да еще зимой, когда все мишки спокойно спят! И вообще, полезла в голову всякая мертвечина... Что это со мной, думаю, опять творится? Не приведи, Господи, ночью такими кошмарами "наслаждаться", когда отсутствует контроль разума! И таблетки что-то никак не действуют, хотя принял я их часа за четыре до сна. Совсем плохо стало на душе, не по себе как-то... Капель в сопровождении примуса отвратительно квакала лягушками, пищала голосами неведомых мне и науке птиц. Звуки стали какими-то резкими, будто срезанными низкочастотным фильтром. В первые дни тембр капели был другим. Нервы, нервы...

Днем поймал себя на мысли, что очень хочется к людям, а сидеть еще долго...

Отбой - 01-00.

Ночью снилась какая-то странная война. Фашисты жгли все на свете огнеметами, наши "косили" их из автоматов, а я выступал в роли "гостя из будущего" - смотрел на все эти ужасы взглядом стороннего наблюдателя, будучи, как бы, одновременно и активным участником событий. Потом вдруг возник какой-то занюханый "толчок", где пробивной наружности солдатик продавал кому-то старинную, стальную с позолотой, чайную ложечку с вензелем императора Николая-1 и с датой под ним: "1838". За сто рублей "старыми" служивый продавал эту изящную вещицу, а я подумал, что в наше время такую за сто рублей "новыми" не продали бы.

Потом странный и какой-то зачарованный сон о женщине в южнославянской (болгары? Сербы?) деревне. Женщина эта была в жизни очень несчастна, к тому же за ней была недобрая слава колдуньи. Она лунными ночами косила острой косой белую, совсем серебряную при свете Луны, сирень с высоких "сиреньевых" деревьев. Часть цветов она потом продавала влюбленным, остальное же пускала на пряжу(!), из которой вязала удивительной красоты белоснежные тонкие кружевные шали. И вот, в одну лунную ночь, когда колдунья косила сирень, на поляну вышла необычайно красивая девушка (во сне я чувствовал, что очень люблю её) в белом подвенечном наряде. Вдруг возникла музыка, и моя возлюбленная поплыла в волшебном вальсе по усыпанной скошенными цветами поляне. Она кружилась и кружилась в серебре лунного света, а сверху медленно падал снегопад из хлопьев сирени, и девушка улыбалась, счастливая. Женщина-колдунья услышала музыку, увидела девушку, невыразимо прекрасную в этом наряде и в этом танце. Она засмеялась счастливым молодым смехом (говорят, впервые за много лет) и стала бросать на девушку свои почти невесомые платки, которые плыли хороводом вокруг головы девушки и не спешили падать в пахучую сирень... Девушка подхватила один платок, набросила себе на голову и, став еще более прекрасной, закружилась еще быстрее... Но из-за высокой ограды появились вдруг какие-то нехорошие люди и принялись смеяться над девушкой и ругать старуху. И сразу пропала музыка, исчезли улыбки, колдунья стала отвечать привычной бранью на угрозы и проклятья, а девушка ушла с поляны несчастной и печальной. Мне было больно и стыдно за этих серых, злых людей...

Вот что снилось мне в эту ночь. Ощущение чего-то волшебного и прекрасного осталось у меня где-то в глубине сознания до сих пор...

Из истории Лабиринта

Стихи